Смерть империи
Шрифт:
Местные политики, хотя и не столь открытые и независимые в суждениях, как в Москве, казались менее зашоренными и более непосредственными, чем в Ташкенте. Несколькими годами ранее Олжас Сулейменов, известный поэт, организовал общество «Невада—Семипалатинск», выступившее против ядерных испытаний, (Большая часть советских ядерных испытаний проводилась на семипалатинском полигоне к северо–востоку от Алма—Аты.) Группе удалось добиться, чтобы некоторые из запланированных испытаний был и отложены, и вскоре она превратилась в более широкое политическое движение. Сам Сулейменов был активным членом парламента СССР. Он все еще оставался членом Коммунистической партии, но, похоже, создавал независимую нишу для своего движения.
————
Стремление избавиться
Сепаратистские чувства, охватившие теперь большинство союзных республик, проникали и в самую РСФСР. Руководители ряда «автономий» в России также стали заявлять права на суверенитет. В августе Карельская АССР провозгласила суверенитет. За считанные недели верховные советы еще шести АССР, от Удмуртии и Татарстана до Якутии (переименованной в Саха) и Бурятии, проголосовали за суверенитет. Многие к тому же сменили свои официальные названия, избавившись от термина «автономные» и став именовать себя «Советскими Социалистическими Республиками» — точно так же, как и союзные республики. Это было более, чем просто символ, ибо со сменой наименования пришли требования таких же прав, каких домогались и союзные республики: контроль над природными ресурсами и хозяйственной деятельностью, исключительное право сбора налогов и — зачастую — право на отделение.
Ненависть к централизованному управлению была такова, что лихорадка суверенности охватывала все меньшие и меньшие образования, включая «автономные» области и округа, некоторые из которых имели крошечное население.
Большая часть этих автономных образований находилась в России, но два в Грузинской республике: 25 августа Верховный Совет Абхазии провозгласил суверенитет и статус союзной республики (тем самым выходя из Грузии), однако грузинский парламент тут же аннулировал этот акт. В следующий месяц совет Юго—Осетинской автономной области также провозгласил себя республикой и, получил такой же отпор со стороны Тбилиси. Две эти декларации выявляли гораздо более глубокие разломы, чем большинство трещин в РСФСР: абхазцы и югоосетинцы настаивали на переходе из Грузии в Россию или на суверенном статусе в составе СССР. Со временем обе территории окажутся втянуты в войну с Грузией — на деле, она уже началась в Южной Осетии.
В большинстве деклараций по РСФСР, с другой стороны, открыто заявлялось, что суверенная республика останется частью России, Требования большего контроля за своей политической системой, ресурсами и народным хозяйством частично являлись естествен ной реакцией республик на ослабевающий контроль из Центра и прошлые несправедливости. Порой, впрочем, местные руководители лишь попросту пользовались ослаблением Центра, чтобы сам им захватить побольше политической власти. Некоторых — особенно в Грузии поддерживали консервативные чиновники в Москве. Создание трудностей в России воспринималось кое–кем из более близоруких противников Ельцина как средство подрыва его усилий наладить взаимодействие с другими союзными республиками против центральной бюрократии. Что касается Грузии, то советские консерваторы, особенно среди военных и сотрудников КГБ, стремились наказать Грузию за избрание экс–диссидента Звиада Гамсахурдиа и за опрометчивый бросок к независимости. Некоторые наблюдатели были убеждены, что сам Горбачев одобрил эту рискованную и раскольническую тактику.
Ельцин и Гамсахурдиа отреагировали на нажим по–разному. Гамсахурдиа отказался от переговоров и ответил арестами и угрозами применить военную силу — что и было проделано в Южной Осетии. Ельцин, напротив, стремился, чтобы никто не превзошел его в качестве главного защитника децентрализации. Вскоре после своего избрания председателем российского законодательного органа он совершил поездку по ряду автономных республик и регионам Российской Федерации. В Казани, столице Татарстана, одной из самых напористых «автономий», как в обиходе звались эти республики, он заявил своим слушателям: «Берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить»,
Эти слова еще отзовутся ему позже, но тогда они казались блестящей политикой. Летом 1990 года мало кто представлял себе, что любая часть Советского Союза, помимо государств Прибалтики и, возможно, Молдавии с Грузией, всерьез вознамерится отколоться, не говоря уж о территориях в самой России. Ельцин в борьбе за положение и власть сделает все необходимое, чтобы обезопасить себя и с тыла и с флангов.
XV Проклятие присвоенной собственности
Главное в перестройке в экономическом плане — это дележ государственной собственности между новыми владельцами.
Гавриил Попов, 1990 г.
Единственное, что следует запретить входе наших реформ, это пользоваться словами «социализм» и «капитализм». Игра в слова заведет нас в тупик.
Лариса Пияшева, август 1990 г.
Как реформировать то, чего нет ?
Александр Иванов, 1990 г.
В 1990 году обострились споры вокруг содержания и сроков экономической реформы. Планы предлагались один за другим: правительством Рыжкова, различными комиссиями, как официальными, так и самочинными, отдельными экономистами, как советскими, так и иностранными. Верховный Совет раз за разом отклонял правительственные предложения или, приняв некоторые за основу, отправлял их на доработку частностей, которые и содержали подлинную суть дела.
За зиму я уже успел убедиться в том, что самым большим препятствием на пути значимой реформы являлась не идеология, хотя по–прежнему нужно было преодолевать стереотипы и привычки прошлого, а советская хозяйственная бюрократия. После большевистской революции вся земля и производящая доход собственность были конфискованы и переданы — теоретически для управления в интересах всего народа — в руки бюрократов, чтобы те ими распоряжались. На практике, бюрократы стали вести себя как собственники. Любая попытка перейти от командной экономики к рыночной рассматривалась в хозяйственных министерствах как кража собственности и привилегий, по праву принадлежавших им самим.
Министерства в Москве практически свели на пет законодательство, обеспечивавшее хозяйственную автономию прибалтийских государств, и тем самым подхлестнули силы, выступавшие за независимость. Теперь же, препятствуя всякой попытке децентрализации процесса принятия хозяйственных решений, они раздували пламя национализма во всех остальных республиках. «Идеологическая» номенклатура — профессиональные партийные аппаратчики — отступала в смятении, зато «хозяйственная» номенклатура по–прежнему держала экономику железной хваткой. [83]
83
Советские ученые делали различия между служащими, сделавшими карьеру в аппарате партии (такими, как Горбачев, Ельцин и Лигачев), и теми, кто сумел продвинуться в качестве руководителей промышленных и сельскохозяйственных предприятий (такими, как Рыжков). Обе группы состояли из членов Коммунистической партии, но психология у каждой была своя. Политические реформы Горбачева задевали прежде всего «идеологическую» номенклатуру, у которой больше не было ни власти, ни кадров для того, чтобы надзирать за хозяйственниками и подправлять их. Хозяйственники же, с другой стороны, с ослаблением каждодневной опеки со стороны партии обретали власть.