Смерть империи
Шрифт:
Ельцин в первую очередь уделял внимание делам внутренним, и в то же время показал, что осведомлен об основных проблемах переговоров с Соединенными Штатами по контролю за вооружением. Он горячо ратовал за продвижение вперед и заключение соглашений, по каким велись переговоры, и при этом заметил: «Такие соглашения необходимы, если хотим перестройку осуществить».
Тогда высказывания Ельцина меня поразили; Лигачев ни за что не упомянул бы о разрыве между партией и народом, как то сделал Ельцин, а Горбачев не стал бы говорить про нехватку коллегиальных начал. Хотя все сказанное Ельциным не выходило за рамки того, чтобы обеспечить больший успех социализма в рамках однопартийной системы, возврат, как он выразился, к «подлинному ленинизму»,
Горбачев, к примеру, несомненно, согласился бы, что договоры по контролю за вооружением с Соединенными Штатами необходимы для перестройки, но в тот момент он не был бы столь откровенен. Он вел свою линию: от сокращения вооружений выиграют обе страны, однако, если Соединенные Штаты не пожелают сотрудничать, Советский Союз в полной мере способен осуществить перестройку самостоятельно.
Команда распадается
В конце сентября 1987 года дипломатические представительства в Москве, в том числе и наше, получили уведомление, что послы приглашаются в Дом политического просвещения, находившийся в ведении городского комитета партии, на встречу с первым секретарем московской партийной организации. Современное здание в центре города, вблизи Бульварного кольца, было недосягаемо для зарубежных дипломатов (во всяком случае — из некоммунистических стран) со дня его открытия. Желание, воспользовавшись случаем, взглянуть на место, где КПСС обучала своих веропослушников, и еще раз побеседовать с Ельциным было неодолимо, и я приглашение принял.
Хотя формально повод для встречи обозначили как разъяснение планов предстоящего развития столицы, Ельцин предпочел обсудить курс страны в целом. И заявил, что страна вступила в «критическую фазу перестройки», заключающуюся в переходе от намерений к практическим мерам. Он чувствовал, как усиливается нажим со стороны общества, как нетерпеливы люди в ожидании результатов. Если экономические управленцы и политические руководители не в силах отвечать требованиям перестройки, они должны быть заменены, подчеркнул Ельцин и продолжил речь, перечисляя обширные перемены, уже осуществленные им в московской партийной организации.
По окончании выступления в ходе бесед в фойе я выяснил, что кое–кто из моих дипломатических коллег счел, что употребленные Ельциным выражения, вроде «критической фазы», свидетельствуют о его склонности к преувеличению. С их точки зрения, положение не настолько грозило опасностью, чтобы подобный язык был оправдан.
Мне же казалось, что тут имело место нечто большее, чем гипербола. Ведь Горбачев убеждал общественность, что перестройка уже набрала ход, что худшее позади и позитивные результаты начинают сказываться. Для Ельцина же, однако, точка кризиса еще только маячила впереди, поскольку к претворению политики в действительность едва–едва приступали. Ельцинский анализ представлялся мне более точным.
Никто из нас, присутствовавших в зале, — за исключением самого Ельцина — не знал, что месяцем раньше Ельцин написал личное письмо Горбачеву, отдыхавшему в то время на Черном море. Судя по тексту, позже опубликованному Ельциным в мемуарах, он разнес в пух и прах стиль работы Лигачева вообще и его вмешательство вдела московской парторганизации в частности. Он также обращал внимание на противодействие реальным переменам со стороны других, неназванных, членов Политбюро и предсказывал, что все это приведет к возврату в состояние, очень схожее с брежневским «застоем», от которого старались излечиться. И завершил он письмо просьбой освободить его от обязанностей кандидата в члены Политбюро и первого секретаря московского комитета партии.
Случившееся вслед за этим толкуют по–разному. Горбачев впоследствии заявлял, что Ельцин согласился все обсудить с ним после празднования семидесятой годовщины большевистской революции 7 ноября. Ельцин написал в мемуарах, однако, что никакого согласия не было и Горбачев просто сказал ему, что все обсудит с ним «позже».
В любом случае, когда «позже» растянулось больше чем на месяц и в конце октября Центральный Комитет собрался на пленум, Ельцин, больше с Горбачевым не советуясь, решил вынести дело на обсуждение Центрального Комитета. Горбачев уже собирался закрыть заседание, когда Ельцин взял слово и повторил перед собравшимися обвинение; Секретариат партии не изменил стиль работы в соответствии с последними решениями и по этой причине люди начинают терять веру в перестройку. После чего повторил свою просьбу об освобождении от обязанностей кандидата в члены Политбюро.
Горбачев, отнесясь к нарушителю порядка с крайней враждебностью, кратко, в искаженном виде, изложил критические замечания Ельцина, обвинил его в необузданных амбициях и открыл обсуждение. Вслед за боссом, уловив намек [30] , участники пленума вставали один за другим и бичевали Ельцина, Из двадцати семи выступивших всего один, Георгий Арбатов, директор Института США и Канады, хотя бы в мягкой форме высказался в пользу Ельцина.
Несмотря на то, что Ельцин вновь взял слово, еще и еще раз заявил о своей поддержке перестройки, отверг обвинения в желании внести раскол в Центральный Комитет и извинился за то, что вынес данный вопрос на обсуждение в неподходящее время, Горбачев нагнетал кампанию против него, упорно извращая сказанное Ельциным.
30
В беседе со мной 23 сентября 1992 года Полторанин убеждал, что атака на Ельцина была спланирована заранее и состоялась бы, даже если Ельцин и не высказался бы.
Когда, например, Ельцин заметил, что «некоторые члены Политбюро» неискренни в похвалах Горбачеву и перестройке, Горбачев, перебив его, заявил, что Ельцин политически безграмотен, раз обвиняет целиком все Политбюро в раздувании «культа личности» (кодовое наименование сталинизма). На самом деле в речи Ельцина не было никаких обвинений по адресу всего Политбюро, говорил он о том, что некоторые члены Политбюро нахваливают Горбачева в глаза, а за глаза открещиваются от его политики.
Горбачев продолжал отповедь, не позволяя Ельцину поправить неверно преподносимые факты, и, когда из зала донеслись крики, что Ельцин думает только о собственных амбициях, генсек подхватил тему и заявил:
«Я тоже так думаю. И члены Центрального Комитета вас раскусили. Для вашего «я» недостаточно, чтоб только Москва вращалась вокруг вашей личности. Вы что, считаете, что Центральный Комитет тоже должен только вами и заниматься? Вы этого хотите, так ведь?..
До какого же крайнего эгоизма надо дойти, чтобы поставить личные амбиции выше интересов партии, выше нашего общего дела!»
Пленум завершился резолюцией, в которой выступление Ельцина объявлялось «политически ошибочным», а Политбюро и московскому комитету партии предлагалось в свете имевшего место на пленуме принять меры по отставке Ельцина.
————
Об этой стычке прессу не уведомили из опасения, как бы не омрачить праздничную атмосферу 7 ноября, годовщины большевистской революции.
Когда на следующий день после пленума госсекретарь Шульц встретился с Горбачевым для обсуждения планов Горбачева в отношении поездки в Соединенные Штаты, генсек выглядел необычно подавленным и встреча закончилась без какого–либо соглашения по саммиту. Что–то, похоже, случилось, и Шульц, тонкий знаток людей, заметил мне, что Горбачев всегда напоминал ему задиристого и самоуверенного боксера, кого ни разу не сбивали на пол, Но в тот день было по–иному. В тот день Горбачев походил на человека, узнавшего, что значит рухнуть на настил ринга.