Смерть империи
Шрифт:
Суть в том, что в душе никто из русских не верит, будто наши солдаты, а в особенности наше оснащение под стать немецким или американским — да и вообще иностранным, за исключением разве что китайских. Потому–то мы… ну, не можем чувствовать себя в безопасности при простом равенстве сил, да и все тут».
Всякий раз, слыша этот знакомый аргумент, я пытался объяснить, что мы не считаем его убедительным при том качестве их оснащения и при той главенствующей военной доктрине, которую по сути можно считать какой угодно, но только не оборонительной.
Тем не менее, приведенное выше оправдание и впрямь содержит элементы исторической правды. Не вызывает сомнений, что советские военные руководители играли на цене военной слабости в прошлом, дабы
Тем не менее, даже большой кусок черствого пирога не очень–то радует. Вот почему советские генералы вполне могли поддерживать экономические реформы, покуда реформирование не означало уменьшения доли для военных.
Дилемма Горбачева состояла в том, что он не в силах был избежать покушения на прерогативы военных, если всерьез собирался оживить экономику, не мог он также избежать изменений в советской военной доктрине, если всерьез собирался ослабить международную напряженность, с тем чтобы больше внимания уделить реформе у себя дома. Короче говоря, чтобы дать дома реформам шанс, ему необходимо было избавиться от груза на спине в лице американцев и НАТО, а этого он сделать не мог до тех пор, пока советская политика и военная сила рассматривались на Западе как угроза, Брежневу приходилось привлекать генералов к власти — или, возможно, точнее сказать, генералы духовно привлекли к себе Брежнева с его кликой, — но во всяком случае и те и другие жили в отношениях полного симбиоза. Горбачеву предстояло найти способ покончить с укоренившимися привычками, не позволяя генералам покончить с ним самим.
————
Можно было полагать, что Язов и Ахромеев станут следовать политическому руководству Горбачева, однако они ни в коей мере не были марионетками, бездумно исполнявшими приказы свыше. Они на деле проявили себя стойкими защитниками военных интересов СССР и упорными участниками переговоров. Тем не менее, когда принимались политические решения сократить советские вооруженные силы или вывести их с баз за границей, Язов с Ахромеевым подчинялись без открытых протестов — во всяком случае, в течение нескольких лет.
В 1988 году пошла серия обменов визитами между офицерами США и СССР после того, как министр обороны Фрэнк Карлуччи встретился с советским министром обороны Язовым в Швейцарии, а затем в августе посетил Москву и несколько советских баз. Летом маршал Ахромеев совершил поездку по местам дислокации войск в США в качестве гостя адмирала Уильяма Кроу, председателя Комитета начальников штабов США, а впоследствии Кроу совершил ответную поездку в Советский Союз.
Эти контакты произвели глубокое впечатление на советских офицеров. По возвращении из Соединенных Штатов Ахромеев обедал у меня в Спасо—Хауз и рассказывал, как поразили его и оказанное теплое гостеприимство, и высокая выучка увиденных им войск США. Он сохранил благоговейную память о чудовищной огневой мощи американского авианосца, на котором побывал: абстрактно он ее, несомненно, представлял, но воочию не испытывал, поскольку ничего подобного на советском военно–морском флоте не было. И все же больше всего маршалу запомнился эпизод, случившийся, по его словам, в Форт—Блисс, штат Оклахома.
Сам бывший офицер–танкист, Ахромеев с пристальным интересом наблюдал за танковыми учениями, по окончании которых экипажи были построены для смотра. Ахромеев подошел к шеренге и остановился возле командира танка, все еще покрытого танкодромной пылью.
— Вы знаете, майор, кто я такой? — поинтересовался он.
— Да, сэр, — прозвучал ответ.
— А знаете вы, зачем я здесь? — спросил Ахромеев,
— Нет, сэр, но, думаю, хорошо, что вы приехали, — ответил молодой офицер.
То были слова не врага и не империалистического агрессора, но — коллеги по профессии.
————
Это была не последняя поездка Ахромеева в Соединенные Штаты, но она, несомненно, произвела на него самое глубокое впечатление. Его преемник, генерал Михаил Моисеев, продолжил начатые в 1988 году контакты и тоже установил близкие, дружеские отношения с генералом Колином Пауэллом, сменившим адмирала Кроу на посту председателя Комитета начальников штабов, и контакты эти делались все более частыми, вовлекая все более низкие уровни наших военных учреждений.
Наивно полагать, будто личные контакты между военными деятелями (или, если на то пошло, политиками) сами собою обеспечивают мир. Многие конфликты в истории, в том числе и наша собственная Гражданская война, доказывают обратное. Тем не менее, знакомство и личное уважение, быстро развившееся между военными деятелями СССР и Запада1 действовали как смазка в механизме переговоров о сокращении вооружений. Люди по другую сторону стола перестали быть тенями, незнакомыми личностями, прячущимися за сжатыми «биографиями», подготовленными военной разведкой, они обрели плоть и кровь человеческих существ, сталкивающихся с множеством одних и тех же профессиональных проблем. Обе стороны обнаружили (не обязательно к собственному удивлению, зато способом, исключавшим всякие сомнения), что их партнеры тоже считают столкновение НАТО и Варшавского Договора полнейшей катастрофой, избегать которой стоит любой ценой, кроме прямой сдачи или унижения.
Возьми верх такие убеждения, и все остальное решалось бы на переговорах, лишь бы политики не вмешивались. У Горбачева, как мы уже видели, были сильные причины искать временного примирения с Западом. Для Запада вопрос состоял в том, являлось ли желание советского руководителя улучшить отношения тактикой в расчете выиграть время и накопить силу для последующих вызовов или представляло собой фундаментальный сдвиг в советской доктрине.
————
Советская военная доктрина стала меняться к 1988 году. До того она основывалась на концепции «отражения агрессии» наступательными действиями. В Европе, например, это означало, что советские войска в случае возникновения войны немедленно устремляются к Английскому Каналу. То, что по планам войны советское развертывание предопределялось «агрессией» с запада, служило слабым утешением. Ничто ни в доктрине, ни в подготовке, ни в расположении вооруженных сил не помешало бы начать войну, прими советские политические власти такое решение.
На протяжении 1988–89 годов составители советских военных планов принялись облекать в плоть неясные, но наводящие на размышления термины, какие Горбачев стал использовать в 1986 году, «Разумная достаточность» постепенно сделалась «оборонительной достаточностью». Это выражение в свою очередь трактовалось как состав вооруженных сил, необходимый для отражения стратегического нападения и отбрасывания агрессора к границе, но не за ее пределами.
Маршал Ахромеев, вернувшись из поездки по Соединенным Штатам, опубликовал статью в военной газете «Красная звезда», в которой указывалось, что многие из советских военных все еще находятся «в плену старых взглядов», и утверждалась необходимость качественного совершенствования вооружений, дабы возместить сокращения в количестве, а также необходимость изменений в боевой подготовке войск, отвечающей чисто оборонительной доктрине, и осуществлении сокращений в советской военной структуре.
Некоторые изменения в боевой подготовке советских войск и проведении учений вскоре стали очевидными, однако без существенного сокращения вооруженных сил и радикального изменения их размещения подобное развитие легко можно было обратить вспять. Тем не менее, к концу 1988 года мировоззренческая основа для принятия равенства сил с вероятными противниками была заложена, В скрытом виде изменение в доктрине содержало признание того, что в ядерный век опасно пытаться достичь превосходства в вооруженных силах. Без такого изменения в подходе соглашения по сокращению вооружений, которые еще только предстояло выработать, едва ли оказались бы возможны.