Смерть Канарейки
Шрифт:
Иголка дошла до конца пластинки. Послышалось легкое щелканье, и мотор автоматически выключился… Почти ужасающая тишина последовала за этим; она была нарушена сардоническим смехом Ванса.
– Ну, что же, старина, – лениво заметил Ванс, неторопливо возвращаясь в гостиную, – вот вам ваши неоспоримые факты.
В дверь громко постучали и затем показалось встревоженное лицо дежурившего у двери полицейского.
– Все в порядке, – хрипло успокоил его Маркхэм. – Я позову вас, когда вы понадобитесь.
Ванс лег на тахту и достал сигарету. Закурив, он заложил руки за голову и вытянул ноги, как человек, в котором внезапно ослабло огромное физическое напряжение.
– Господи помилуй, Маркхэм, – протянул он, – мы были детьми в лесу. Неопровержимое доказательство – подумать только! Если закон допускает
Маркхэм, потрясенный, стоял у аппарата, не сводя глаз с пластинки. Наконец он вошел в комнату и устало рухнул в кресло.
– Эти ваши драгоценные факты! – продолжал Ванс. – Если в них как следует покопаться, что от них останется? Спотсвуд приготовил запись для фонографа – страшно просто. Сейчас все этим занимаются.
– Да. Он говорил, что у него дома на Лонг-Айленде есть мастерская, где он иногда работает.
– Это, несомненно, облегчало дело. Голос на пластинке просто-напросто его собственный, поднятый до фальцета – это лучше, чем женский, потому что он сильнее и резче. Что касается наклейки, то он просто содрал ее с обычной пластинки и наклеил на свою. В эту ночь он принес Оделл несколько новых пластинок и спрятал свою между ними. После театра он разыграл свою жуткую маленькую драму и затем аккуратно удалился со сцены, чтобы полиция подумала, что представление устроил настоящий грабитель. Но перед уходом он поставил пластинку и запустил ее. Парчу и бронзовую вазу он поставил на фонограф, чтобы создать впечатление, что им редко пользовались. И ему это удалось, потому что никто и не подумал в него заглянуть. Зачем? Потом он попросил Джессапа вызвать такси – все совершенно естественно. Пока он ждал такси, игла дошла до записи криков. Они были хорошо слышны: ночью звуки разносятся отчетливо. Больше того, проходя через деревянную дверь, они теряли свой фонографический тембр.
– Но синхронность его вопросов и ответов на пластинке?
– Это проще всего. Помните, Джессап говорил нам, что Спотсвуд стоял, положив одну руку на щит, когда послышались крики. Он просто следил за своими часами. В тот момент, когда он услышал вопль, он начал отсчитывать промежутки времени и задал воображаемой леди вопрос, как раз вовремя, чтобы получить ответ пластинки. Все было рассчитано заранее; он, несомненно, все проверил в своей лаборатории. Но тут все чертовски просто. Пластинка большая, около двенадцати дюймов диаметром, чтобы игла прошла ее до конца, требуется около пяти минут. Записав крики в конце, он обеспечил себя временем, чтобы выйти вызвать такси. Когда машина, наконец, подошла, он поехал прямо в Стюйвезент-клуб, где встретился с судьей Редферном и до трех часов играл в покер. Если бы он не повстречал судью, то, несомненно, заставил бы кого-нибудь еще запомнить его приезд и тем обеспечил бы себе алиби.
Маркхэм мрачно покачал головой.
– Милосердный господь. Неудивительно, что при каждой малейшей возможности он докучал меня просьбами позволить ему снова увидеть эту квартиру. Такая улика, как эта пластинка, должно быть, не давала ему спать по ночам. – Маркхэм мрачно покачал головой.
– Нет, мне кажется, что если бы я не нашел ее, то он сумел бы стать ее обладателем, как только караул у двери был бы снят. Конечно, его раздражало, что доступ в квартиру был неожиданно закрыт, но не думаю, чтобы его это очень беспокоило. Едва тетка Канарейки вступила бы во владение вещами, он очутился бы тут как тут и сравнительно легко завладел бы пластинками. Конечно, даже выкрав пластинку, он не уменьшал риска, но Спотсвуд не из тех, кто отступает перед таким риском. Нет, тут все было продумано почти с научной тщательностью. Его подвел простой случай.
– А Скил?
Это было еще одно несчастное обстоятельство. Когда в одиннадцать Спотсвуд и его дама вернулись, он притаился в шкафу. Он видел, как Спотсвуд душил свою любовницу и приводил в беспорядок квартиру. Потом, когда Спотсвуд ушел, он вылез из своего убежища. Вероятно, он смотрел на девушку, когда из фонографа раздались эти леденящие кровь вопли… Бог мой! Вообразите. Каково в холодном поту смотреть на убитую женщину и вдруг услышать за спиной пронзительные крики! Это было слишком даже для закаленного Тони. Не удивляюсь,
– Не понимаю, почему он не взял пластинку с собой?
– Унести с места преступления неопровержимую улику? Плохая стратегия, Маркхэм. Если бы он сам предоставил потом пластинку, Спотсвуд мог бы просто отрицать, что знает что-либо о ней, и обвинить шантажиста в выдумке. О, нет. В плане Скила было оставить пластинку на месте и запросить сразу же со Спотсвуда огромную сумму. Я думаю, что он так и сделал. Спотсвуд, несомненно, дал ему кое-что вперед, а остальное пообещал после, надеясь за это время раздобыть пластинку. Когда он отказался платить, Скил позвонил вам и угрожал все рассказать, чтобы пришпорить Спотсвуда… Ну что ж, его звонок подействовал, но не так, как он надеялся. Вероятно, Спотсвуд назначил ему свидание ночью в прошлую субботу, обещая отдать деньги, а вместо этого задушил парня… Совершенно в соответствии с его натурой, знаете ли. Решительный парень этот Спотсвуд.
– Все это поразительно.
– Ну, я бы этого не сказал. Спотсвуду предстояло выполнить неприятную задачу, и он подошел к этому холодно, логически, как деловой человек. Он решил, что его маленькая Канарейка должна умереть ради его душевного спокойствия; она, вероятно, сделалась очень надоедливой. Он приговорил к смерти даму – как судья выносит приговор заключенному – а затем начал создавать себе алиби. Будучи склонен к механике, он и алиби себе создал механическое. Избранный им девиз был краток и достаточно ясен – никакой сложности и запутанности. Таков был и его механизм. И все бы удалось, если бы не то, что страховые компании называют благочестиво божьим вмешательством. Никто не может предвидеть случайностей, Маркхэм; они не были бы случайностями, если бы кто-нибудь смог это сделать. Но Спотсвуд, несомненно, принял все возможные для человека меры предосторожности. Ему и в голову не могло придти, что вы пресечете все возможности проникнуть в квартиру, так же, как он не мог предвидеть моих музыкальных вкусов или того, что я буду искать утешения в музыке. Далее, навещая даму, ни один гость не предполагает, что другой прячется в стенном шкафу… В конце концов беднягу погубило то, что удача изменила ему.
– Вы забываете о жестокости убийства, – холодно заметил Маркхэм.
– Не будьте таким моралистом, старина. Все мы убийцы в душе; человек, который никогда не чувствовал в душе страстного желания убить кого-нибудь, лишен эмоций. Вы думаете, что среднего человека от убийства удерживает этика или богобоязненность. Бог мой! Нет! Это недостаток смелости. Боязнь, что замучает совесть. Посмотрите, с каким восторгом люди приговаривают себе подобных к смерти, а потом смакуют это в газетах. Нации по малейшему поводу объявляют друг другу войны, чтобы с безопасностью утолить свою жажду крови. Спотсвуд просто животное со смелыми убеждениями.
– Общество, к несчастью, еще не созрело для такой нигилистической философии, – сказал Маркхэм. – И в данный промежуток времени человеческая жизнь должна охраняться. – Он решительно встал и, подойдя к телефону, вызвал Хэса. – Сержант, – сказал он, – захватите чистый бланк ордера на арест и немедленно приезжайте ко мне в Стюйвезент-клуб. Возьмите с собой человека, нужно будет произвести арест.
– Наконец-то закон нашел улику по сердцу, – заговорил лениво Ванс, натягивая свое пальто и беря шляпу и трость. – Какой гротеск – эта ваша законная процедура, Маркхэм! Научное познание, психологические факты – ничего не значат для вас, ученых Солонов. Но пластинка с записью – ага! Здесь есть что-то убедительное.