Смерть на рыбалке
Шрифт:
Стоп! А для чего, собственно, прятаться целиком, если достаточно спрятать только руки?! Вот же он, журнальный столик, на который можно якобы в задумчивости опустить голову, в то время как руки держать под ним и спокойно ковыряться иголкой в наручниках. Это ни у кого не вызывет подозрений, и в таком положении можно оставаться хоть час, хоть два. Главное, все делать естественно и, конечно, все хорошенько продумать. Ведь освободиться только от наручников мало. Затем нужно выбраться из камеры, а затем и с «территории, принадлежащей частному лицу». И еще неизвестно, что и кто будет поджидать беглеца за этой территорией…
Но сначала – наручники. Правда,
Эх, были бы у него руки покойного Крутова! Сам же Игорь, хоть убей, ничего не мог сделать. Только в кровь исколол пальцы. Это было плохо. Заметь ранки Марья, у нее сразу возникло бы подозрение. Чтобы этого не произошло, в следующий ее визит надо будет не разжимать кулаки. А пока – продолжать попытки открыть проклятые наручники.
Злость – всегда плохой помощник. Но у любого не окончательно отупевшего человека, если его труд, его страдания не приносят хоть маломальского результата, если ничего к чертям окунячьим не получается, рано или поздно должен наступить предел терпения. Игорь сломался через двое суток. Вернее, сначала сломался сам значок, а потом уж он…
К тому времени на исколотых подушечках пальцев не осталось живого места. Но, не обращая на это внимания, Игорь понуро сидел за столиком и машинально ковырялся иголкой в маленькой скважине левого наручника. Ковырялся, переваривая осадок, оставленный после очередного визита Марьи.
С каждым разом ее фантазии становились все более необузданными и жестокими, превращавшимися в настоящую пытку. При виде ее внутри Игоря начинало все кипеть. Когда Марья приближалась к кровати, он твердо знал, что, окажись ее горло в пределах досягаемости, его зубам хватило бы секунды, чтобы его перегрызть – так сильна была кипевшая ненависть.
И в то же время этой женщине достаточно было прикоснуться к нему хотя бы пальцем, а ноздрям уловить запах ее тела, как инстинкт мужской силы просыпался вопреки желанию. И как Игорь ни противился этому, сделать с собой ничего не мог.
Безуспешно пытаясь вскрыть наручники, Игорь с ужасом успел подумать, что ее посещения и впрямь могут стать для него своего рода сексуальным наркотиком, как вдруг показалось, что кончик иголки немного углубился в какое-то отверстие. Игорь надавил сильнее, и игла проникла еще глубже. Еще одно усилие и… послышавшийся хруст оборвал надежды на освобождение.
Иголка сломалась сразу в двух местах: у самых пальцев и чуть выше части, погруженной в скважину. Причем обломанная средняя часть почти наполовину вонзилась в большой палец. Опрокинув столик и воздев руки к потолку, Игорь заорал во всю глотку. Заорал, вкладывая в крик и боль, и досаду, и злость, и все свое несчастье.
И сразу же тросики с наручниками дернулись. Да так, что он чуть не выронил свой кастрированный значок. Тросики потащили его на проклятое ложе, чтобы в очередной раз на нем распять…
Игорь правильно сделал, сохранив сломанный значочек. Открыть им наручники не удалось, но у металлического судачка имелся еще растопыренный спинной плавник с довольно острыми краями который, при определенной доли фантазии
Когда всего лишь через час после скрябания плавником по тросику на нем появилось микроскопическое углубленьице, Игорь вновь поверил в шанс на спасение.
Теперь Игорю было жалко времени. Оно тратилось на сон, на еду, на Марью и на ее невидимую последовательницу. Остававшиеся часы, минуты и секунды он посвящал возюканию импровизированной пилкой по проклятым кандалам. Он сбился со счета, сколько дней находился в одиночной секс-камере, но чувствовал, что затягивать с освобождением нельзя.
Вот на левом и правом тросиках стали заметны довольно глубокие бороздки. Игорь старался сделать так, чтобы по глубине они были приблизительно одинаковыми и уже не исключал возможности их одновременной поломки при определенном изгибе и нажатии. Правда, плавник судачка тоже стесался почти до половины, но пока держался и продолжал делать свое дело. Сжимая его в измученных пальцах, Игорь прикидывал, в какое время лучше всего сделать попытку освободиться. Самым подходящим был момент, когда в камере гас свет. Игорь надеялся, как только однажды это произойдет, рывком сломать тросики, после чего «гостья темноты» окажется в его власти. А затем… Затем будет видно.
В отличие от Марьи неизвестная гостья (хотя Игорь был почти уверен, что это Клео) с каждым посещением становилась все нежнее. Своими ласками она словно старалась компенсировать мучения пленника, доставляемые младшей сестрой. Вот только во время этих ласок руки Игоря все равно оставались прикованными, и поэтому в темноте он чувствовал себя ненамного лучше, чем при свете.
Пойманной рыбе тоже безразлично, какие руки – грубые или нежные – держат нож, отрезающий ей голову…
Левый тросик лопнул неожиданно. «Гостья темноты» впервые за все свои визиты поцеловала Игоря в губы. Поцеловала страстно, буквально впилась в них своими губами, и ее язык, разжав зубы, проник ему в рот. Игорь машинально ответил на поцелуй, который затянулся, и судороги наслаждения сотрясли тело невидимой партнерши. Поддаваясь и отвечая на эти движения, Игорь чересчур напряг руки, и этого хватило, чтобы один из тросиков бесшумно лопнул.
Впервые за последние несколько дней левая рука оказалась свободной. Но для Игоря это была только полусвобода, ведь правая рука так и оставалась прикованной, сколько он ее ни напрягал и ни дергал. «Гостья темноты» оторвала губы от губ Игоря и начала отстраняться, и тогда он вцепился ей в волосы и одним усилием перевернулся вместе с ней так, что теперь оказался сверху, а ее голова попала в кольцо его рук. И тут же накрыл ее губы своими, но не ради получения удовольствия от поцелуя, а ради того, чтобы не дать ей возможности кричать.
Игорь ожидал, что она начнет сопротивляться: извиваться под ним, брыкаться, возможно, попытается укусить. Но вместо этого «гостья темноты» обхватила его руками и ногами и сжала с такой силой, что спине стало больно. И кусать она его совсем не собиралась, а, наоборот, принялась целовать и целовать, да так крепко, что Игорю стало не хватать воздуха. Поэтому, когда поцелуй наконец закончился и их губы разъединились, ему потребовалось несколько секунд, чтобы перевести дух.
Она не воспользовалась этой передышкой и не стала кричать и звать на помощь. Она опустила ноги и руки и лежала, распластавшись, придавленная весом мужского тела и дыша часто-часто. Она как бы проявляла абсолютную покорность. Как жаль, что Игорь не мог видеть ее лица.