Смерть Петра Первого
Шрифт:
— Ты, мейн фринт, возьми-ка бумагу нашего генерал-прокурора и ответствуй ему честно по каждому пункту. — Потом добавил вроде бы беззлобно, но так холодно и отстранение, что Меншиков даже вздрогнул: — А коли не оправдаешься по всем пунктам, особливо по вкладу в банк амстердамский, пеняй на себя…
«Уж лучше бы побил, как встарь, дубинкой, мы ведь ничего, мы к тому привычные!» — тоскливо подумал Меншиков, забирая из рук Петра ябеду Пашки Ягужин-ского. Вспомнил, как Екатерина Алексеевна, его всегдашняя заступница, передала честно, что царь молвил при последнем с ней разговоре: «Ей-ей, Меншиков в беззаконии зачат, и во грехах родила его мать, и в плутовстве скончает живот свой». А под конец хозяин так рассердился, что закричал дико: «Коли он не исправится, то быть ему без головы!» — С ужасом в голосе шептала Катя, и по этому шепоту Меншиков понял, что его старинная полюбовница молвит чистую правду.
— Ступай, ступай! — напутствовал его Петр. — Мне тут с господами министрами о государственных делах переговорить надобно, а ты подумай о своем!
И эти слова царя сразу вдруг отдалили Александра Даниловича от других вельмож, которые отшатнулись от него, словно от зачумленного. По образовавшемуся меж ними коридору Меншиков ступал как-то странно и вышел из дворца на полусогнутых.
А к царю один за другим стали подходить с докладами президенты коллегий, сиречь министры. И в том, что времена ныне переменились, лучше всего говорил порядок докладов. Первыми подошли не военные, а министры статские.
Сначала отдал Петру бумаги на подпись президент камер-коллегии князь Дмитрий Михайлович Голицын, ведавший всеми финансами империи. За ним шел друг Голицына, бывший посол в Голландии и Англии, а ныне президент юстиц-коллегии граф Андрей Артамонович Матвеев. Потом следовали доклады мануфактур— и берг-коллегий, за ними отчет давала коммерц-коллегия, и только в конце Петр заслушал доклад нового президента военной коллегии князя Аникиты Ивановича Репнина. Такая перемена лучше всего говорила о перемене обстоятельств в положении Российский империи. Ведь осень 1724 года была второй мирной осенью для России после длившейся 21 года Великой Северной войны и состоявшегося сразу за ней каспийского похода Петра I.
— И что нам за царя воина дал господь! — громко роптали во всех городах и весях, когда Петр затеял тот каспийский поход, — Не успела одна война победно закончиться, как он уже на новую собрался!
Но, к счастью для Россиян новый военный поход закончился быстро, До Персии Петр I не дошел, а взяв Дербент, скоро возвернулся в Москву.
На севере же произошла полная перемена отношений со Швецией, которая не только подписала в 1721 году славный для России Ништадтский мир, но в 1724 году даже вступила в союз с новоявленным российским императором. Словом, впервые за многие годы Россия отдыхала от беспрерывных войн и походов. Никакие внешние неприятели не грозили ей боле, и Петр мог на покое заняться внутренними делами, которые прежде решались наспех, второпях, на скаку, потому как все время поджимала война и приходилось сообразовывать с ней свои планы и действия.
Но оказалось, что решать дела внутренние еще труднее, чем внешние: сколько накопилось разных законов и указов за век нынешний, да и за век прошлый, за все годы, прошедшие после «Уложения» батюшки Алексея Михайловича, что временами Петру казалось — через сию толщу ему никогда не продраться.
А ведь пора было подумать и о своем, личном. Последние годы его все чаще одолевали болезни: особливо почечная скорбутка, от которой он лечился еще на водах в Карлсбаде и Пирмонте. Вот и ныне ночью всю поясницу тянуло.
Он глянул в окно на стоявший в золотом уборе Летний сад и порешвл вдруг: «Сегодня же по ясной погоде отправлюсь на Олонецкие минеральные воды, — они, чаю, помогут. Да и на Олонецкие заводы загляну! — Карельские лечебные воды были его лечебной новиной, и Петр ими гордился, яко первооткрыватель, и горячо рекомендовал всем близким — Но Катеньке осенняя до-рода, почитай, невмоготу, придется одному собираться! Да по дороге надобно работы на Ладожском канале обозреть — пишут, что там людишки мрут яко мухи! А для того дела лучше взять с собой Сашку Румянцева, он только что на Украине все дела с гетманским правлением отменно управил! И ныне дежурным генерал-адъютантом у дверей маячит». Петр отпустил министров, а Румянцеву приказал остаться:
— Вот что, друг любезный, собирайся-ка в путь-дорогу, сегодня же едем на Олонецкие воды. Да по пути на наши труды на Ладоге воззрим. Отправимся водою. Распорядись!
Румянцев все понял с полуслова, выскочил за дверь. Этим и нравился Петру: был скор, решителен и вершил чудеса — статус Венеры из самого Рима достал, след беглого царевича открыл! Петр своего бывшего расторопного денщика час от часу все боле ценил и недавно произвел в генерал-адъютанты.
— И куда сей оглашенный поспешает, даже меня едва дверью не пришиб! — в столовую вплыла матушка государыня.
Петр глянул на нее с удовольствием: Екатерина и в сорок лет хороша — чернобровая, румяная, эвон колышет грудью. Подошла, ласково чмокнула его в лысеющее темя.
— Еду, Катя, надобно работы на канале осмотреть, да и на заводах Олонецких побывать.
— Все-то ты с спешке! А вот доктор Блюментрост не велит. Вспомни, у тебя всего две недели как приступ был! Чаю, не забыл, как кричал?! — сердито спросила Екатерина.
— Помню, помню! — буркнул Петр. — И как не помнить, когда не только почки схватило, но и вышла задержка мочи.
Однако затем глянул на женку с хитрецой, яко больной на сиделку, и сказал уже весело:
— Да я ведь, Катюша, не токмо по делам поспешаю. Прежде чем ва заводы отправиться, я на воды минеральные загляну, подлечу скорбутку-то!
— А кто же за тебя в Петербурге-то править будет, коль Меншиков в опале? — по-государственному озаботилась Екатерина.
Петр на то нежданное рвение в государственных делах рассмеялся, а потом ответил уже серьезно:
— А вот ты и правь! Ведь ты ныне императрица!
Это напоминание о пышной майской коронации в Москве всегда умиляло Екатерину; но сегодня она решила не отступать от мужа, пока весел и отходчив, и снова напомнила о женихе-герцоге, ждущем его царского слова.
— Быть по сему! — ответил наконец Петр.
Он тоже понимал, что тянуть боле с заждавшимся женихом нельзя. Хотя, ежели подождать, глядишь, где-нибудь в Гишпании для Аннушки и королевская корона найдена. Но Гишпания далеко, а герцог здесь, в Петербурге.
— Быть по сему! — сказал твердо. — Вернусь с Олонца, устроим помолвку Аннушки с герцогом.