Шрифт:
Хочешь насмешить Бога – расскажи ему о своих планах…
Пролог
В октябре прошлого года, когда внезапно, как непогода, грянул всеобщий кризис, рекламный дизайнер Мария Ложкина ушла на вольные хлеба.
Или ее «ушли»…
Но суть не в этом.
Остаток осени и зиму хлеба эти колосились жидко. К весне дали тучные всходы, и вольный стрелок-хлебопашец Маша Ложкина первым же попаданием по центру жирной
Проворные молдавские мастера установили – точнее, втиснули – итальянскую мечту в рамки бетонного короба (ванной) типовой российской многоэтажки, и теперь Мария Ложкина могла себе позволить блажь: всяческие банные вольности в разгар рабочего дня.
Слов нет, приятно запрыгнуть в мельтешащую пузырьками воду, расправить плечи, расслабить спину, сведенную долгим сидением за компьютерным столом, и подумать о том, что нет над тобой начальства. Что запрыгиваешь ты в эту воду, когда душа изволит, а не после ежевечерней пробежки по маршруту офис – метро – магазин – аптека – прачечная – дом – плита, что работа твоя выполнена в срок, заказ отправлен клиенту по электронному адресу и даже принят, а ты, невзирая на разгар рабочего дня, можешь наградить себя купанием в резервуаре, полном резвых пузырьков.
Красота!
В принятии водных процедур в неположенное рабочим уставом время Мария Ложкина находила некое изощренное, чуточку мстительное удовольствие. Все заняты на производстве, гнут спину, роют землю, пашут, сеют. Ты – вся на воле в пузырьках.
Блаженство. И именно тот случай, когда из полученного вместе с приказом об увольнении лимоном получается приготовить качественный лимонад. Полезный напиток для себя одной, который, не жадничая, можно разделить еще и с близкими.
Блаженство. Истома. Щекотка пузырьков.
По мутному, в испарине зеркалу пробежала еще одна капелька воды, и на тускло-серебристом поле появился бесконечно длинноногий жираф с крохотными, расплющенными на концах рожками, восьмичленными конечностями и невероятным раздвоенным хвостом.
Или это получилась женщина. Сидящая на устремленном под потолок стуле. У стула опасные извивистые ножки, но крохотная головка женщины надменно вздернута – ей совершенно, ничуть не страшно…
Или это из морского тумана вынырнул трезубец бородатого Нептуна…
Или половинка разрубленного осьминога лежит на мутном серебряном блюде…
Подобные живописные фокусы всегда удавались на картинах Марка. Бросишь взгляд вскользь, и на заднем плане, сотканное из дождевых струй, появляется лицо. Странное, не выпуклое, а чужеродно вогнутое, с размытыми пятнами глазниц, растянутыми губами… Посмотришь прямо – исчезает.
Или лес. Стоит чуть-чуть расфокусировать зрение, и на краю опушки возникает фигурка пугливой обнаженной женщины. То нимфа прячется в листве, она сама – листва…
Как у мужа это получалось?
Марк редко позволял подглядывать. Лишь иногда, в момент, когда он работал как сумасшедший, Марья вставала за спиной художника и наблюдала удивительную картину возникновения из непонятных цветовых пятен призрачных существ. Все картины Марка были многослойны, задний план существовал отдельной жизнью и дополнял или, наоборот,
Марк… Ненормальный гений, пропавший муж, самозабвенный лентяй, который променял, зарыл талант в ворохе героиновых «чеков»…
Он называл ее не Марией, а Марьей… В точности как мама и папа… Он целовал ее глаза и нежно гладил руки…
Как обычно случалось в последние два года, мысли о муже мгновенно испортили настроение.
Чертов дуралей!
Шесть последних месяцев Марья старательно развешивала по квартире черные пятна: на стенах вместо каждой из его картин – пятно. Его электробритва, тапочки – пятно. Они не существуют, не цепляют взгляда. Как задний план его картин они – инферно. Любое болезненное воспоминание загорожено большой дырой в пространстве, черные дыры всевластно втягивают в себя напоминающие предметы; дом Марьи превратился в единоличную вселенную, где божество велело – исчезать! Размазаться всему, имеющему память, контуры и плотность, пропасть, исчезнуть в тень под пятна – раствориться!
Эти круглые черные таблетки для беспамятства заполнили всю их квартиру…
Но лишь бы помогали! Забыться. Поскольку от любви Марию отучил сам муж. Осталось избавиться от последствий болезни, от иссушающей душу досады – недоглядела. Прощала слишком многое. «Маленькие слабости» приобретали тяжеловесность пороков, капризы становились буйством, лень, как один из смертных грехов, утягивала в ад…
Вода в джакузи вдруг показалась ледяной, пузырьки назойливыми, Марья привычно протянула руку к крошечной тумбе за полотенцем – облом. Банное полотенце закинуто в стиральную машину на кухне, свежее Мария прихватить забыла.
Потряхивая мокрой головой на манер выкупавшейся собаки, жена художника обернулась махровым халатом и на цыпочках доскакала до бельевого шкафа в спальне. Полотенца лежали на верхней полке стеллажа. Маша вытянулась, выбросила вверх руку и потащила на себя полотенце, пристроившееся на вершине аккуратнейшей стопочки.
Везение, так явно дававшее о себе знать все нынешнее утро – заказчик оказался на месте у своего компьютера, работу одобрил сразу и отправил подтверждение о том, что гонорар будет перечислен на электронный кошелек, – закончилось: шершавое махровое полотенце не захотело мягко соскользнуть на руки хозяйки с нижележащего собрата, потянуло за собой всю стопку, которая рухнула вниз, больно ударив вольного землепашца по голове. Марья выхватила из кипы под ногами первое попавшееся полотенце, намотала его на голову и снова посмотрела вниз – черт, что могло так больно треснуть по макушке?!
Возле ее босых мокрых ступней, почти прикрытый тряпками, лежал огромный черный пистолет. Пугающий и инородный, как бревно среди фарфора, он поглощал не хуже черных дыр тепло и свет, хорошее настроение и здравые мысли. Машины руки автоматически промакивали волосы, ушибленная голова звенела от пустоты, откуда-то из центра живота стал разливаться мертвящий холод…
Присела на корточки, дотронулась – тяжелый. Не игрушка.
«Надо надеть тапочки, – монотонно прозвенела первая здравая мысль. – Босиком простужусь…» Слепо цепляясь босыми ступнями за порожки, она пошла к ванной за оставленными там пушистыми тапочками.