Смерть приходит на свадьбу…
Шрифт:
— Уборщицей.
— Не может быть… У нее же не голова — компьютер.
— Раньше она была бухгалтером, в исполкоме работала, потом в налоговой, а когда выпроводили на пенсию, стала у нас подрабатывать.
День добровольной сиделки не было, а к вечеру Наталья Георгиевна вновь появилась. Из-под халата Натальи Георгиевны выглядывал воротник ярко-желтой рубашки. Не женщина — цветок. Она с жадным любопытством смотрела на всех, с интересом выслушивала и запоминала историю каждого человека, с которым довелось побеседовать. Дима не знал, чего больше в ее визитах в клинику:
— Боюсь еще тебя оставлять одного, медсестры дрыхнут без задних ног, уж я их знаю. Вот, принесла тебе бульон, — заявила она.
— О, нет! Я не хочу… — бессильно сопротивлялся Дима: готовила Наталья Георгиевна отвратительно, хуже, чем кормили в больнице.
— Ничего не знаю, выпей! — скомандовала она.
— Пей, пей, сынок! Наталья Георгиевна уж знает, что тебе нужно… — поддержал ее Петрович.
У Димы не осталось никаких шансов, против двоих он не выстоит, проще было выпить эту бурду.
— Я днем выспалась, посижу еще одну ночку с тобой, вон немного полежу на пустой кровати…
— Ложись, Георгиевна, ложись. Мы тут с тобой по-стариковски поболтаем, — обрадовался Петрович.
Дима заснул, а ночью проснулся от храпа Натальи Георгиевны. Ничего не скажешь, хороша сиделка… Она словно почувствовала его взгляд, вскинулась:
— Тебе чего, Дима? — спросила обеспокоенно.
— Все в порядке, спите… — ему стало стыдно за свои мысли, вон как она волнуется.
Выздоровление шло медленно, но все же молодой организм справился. Евгений Федорович частенько заглядывал к пациенту, он бдительно следил за всем процессом.
— Невеста у тебя есть? — не забывал он излюбленной темы.
— Нет.
— Ну, думаю, это не проблема, девчат полно, ты парень видный… Не откладывай, женись, ты и так с этим делом затянул, а уж теперь и вовсе нельзя медлить. Тебе надо родить сына, успеть вырастить его, так что поторопись. Раз уж Бог на твоей стороне, не подводи.
— Бог? Это вы на моей стороне.
— Зря ты так говоришь… Без его воли я бы тебе не помог.
— По-вашему, это он спас меня? Сначала послал воевать, ранил, лишил родителей, а теперь вздумал спасти меня. Вы считаете его милосердным? Ведь это он создал мир, где все живое поедает друг друга, чтобы выжить…
— В природе погибает слабый, нежизнеспособный, более сильное животное выживает. Наверное, он не видит ничего страшного в том, что кто-то умирает, давая шанс выжить другому существу, — Евгений Федорович присел рядом.
— Мне кажется это жестоким. Сама идея такой цепочки жизни — есть другое существо, чтобы жить самому, — страшная. Наверное, он не смог придумать иного вечного двигателя жизни. Но животных хотя бы необходимость заставляет поедать друг друга. А вот как же войны?
— Это выбор людей, и ты-то мог избежать этого.
— Как?
— Есть же, к примеру, альтернативная служба, кое-кто выбирает ее. Все зависело от тебя.
— Попробуй, выбери, не так это просто. А как же всемирный потоп? Тогда от человека ничего не зависело.
— Слушай, я не силен в Святом Писании, но вроде бы там все грешили.
— Утонули все, не только грешники, но и невинные младенцы. А животные чем провинились? Какая немыслимая жестокость — утопить все живое. Мне наш Создатель представляется не милосердным, а, скорее, любопытным. Как ребенок: нарисовал одну картинку, не понравилась — стер… Потом следующую. Мы ведь не знаем, сколько было таких всемирных потопов… Или ледниковых периодов. Почему бы ему не отделить грешников от праведников и наказывать только виновных? Устроил бы суд, сделал так хотя бы раз, и тогда, после такого показательного судилища, человечество сразу повернуло бы на благочестивый путь. Но нет, ему хочется забавляться жизнью всей планеты…
— А ему нужно чтобы мы сами, по доброй воле пришли к нему. Да ведь и сына своего он послал к нам.
— А мне кажется, — задумчиво произнес Дима, — Бог не сына к нам послал, дабы искупить грехи человеческие, а пришел сам, просто из того же любопытства, потому что хотел узнать, как это — быть человеком? Решил узнать, что же такое страдание и смерть, что испытывают люди.
— Интересная мысль, — Евгений Федорович поднялся, — но мне пора.
— Так по-твоему, Бог после этого стал сочувствовать своему созданию? — Евгений Федорович задержался в дверях.
— Ну да… А иначе не вяжется: представляете, сначала сотворить жестокий мир, в котором чтобы жить надо есть, убивать живое существо, потом всемирным потопом уничтожить все живое на Земле, и вдруг провозгласить заповедь — «Не убий… Возлюби ближнего…» Возможно, не только человечество учится, но и Создатель тоже. И теперь, может быть, он не станет больше стирать все человечество одним махом, пожалеет нас…
— Значит, все же можно просить его о милости?
— Выходит, теперь можно… Вот только слышит ли он отдельные голоса? Не надоели ли мы ему своими просьбами?
— Знаешь, Дима, где-то проводили исследования и выяснили, что если за больного молятся несколько человек, тому становится лучше, а если никто или только он сам, то никаких положительных изменений… За тебя наверняка молились друзья.
Сон, с которым он очнулся от наркоза, часто повторялся, чем-то беспокоил. Дима уже запомнил его во всех деталях: как подхватывает на лету шапочку, как мчится следом за ловкой фигуркой, хочет догнать незнакомку, иногда во сне догоняет ее, трогает за руку и она вот-вот должна обернуться, — но тут он всегда просыпался. Он рассказал об этом сне врачу, интерну Борису Ефимовичу, спросил его:
— У вас в институте был курс психологии, что там, по Фрейду, означает такой повторяющийся сон?
— Думаю, это просто попытка отвлечься от пережитого стресса. Твоему сознанию потребовалось зацепиться за какое-нибудь колоритное положительное воспоминание, мозг достал из запасников яркое событие, вот и все.
— Но я не помню такого. На лыжах катался, только было это года два назад, и такой девушки не было.
— Девушка могла быть случайной, просто там так все совпало: снег сверкает, волосы блестят, так ведь? — молодой врач демонстрировал свою проницательность.