Смерть шута
Шрифт:
Прошлым вечером Фейт впервые за долгое время заснула без помощи снотворного. Она удалилась ко сну сразу вслед за тем, как Пенхоллоу в кресле прикатили в Длинный зал, и проспала всю ночь очень хорошо. Даже головная боль, которую она уже привыкла считать неотъемлемой частью себя, не мучила ее в эту ночь. Перед сном она с легким зевком сказала Лавли, что так на нее, вероятно, подействовал аспирин и что она чувствует себя просто превосходно. На лице у нее появилось выражение глубокого покоя и довольства. Она была усталой, это верно, но без того нервного зуда во всех членах,
Лавли раздернула гардины в ее спальне, и Фейт открыла глаза.
– Господи, как же хорошо я выспалась! – промурлыкала Фейт.
Лавли подошла к ее постели с халатиком в руках, и Фейт спросила служанку, который час. Лавли ответила, что сейчас половина девятого, и Фейт, просовывая руки в рукава халата, благодушно удивилась:
– Как поздно, однако! Не стоило тебе позволять мне столько спать, милая!
Лавли налила ей в чашку чай.
– Конечно, мэм, я знаю, но вы так крепко спали, что я пожалела вас будить. Видите ли, мэм, увы, вам предстоит узнать неприятные известия...
Фейт мгновенно вспомнила о том, что сделала вчера, и издала непроизвольный вскрик. На ее воспаленные нервы этот поступок оказал столь странное успокаивающее действие, что она почти забыла о вчерашнем! Но теперь, когда ее покинуло то почти сомнамбулическое состояние, в котором она совершила вчера поход в комнату к мужу, ей показалось все это страшным... Страшным и неестественным настолько, что она готова была поклясться, что сделала все это в забытьи...
– Неприятные известия? Какие же? – спросила она у Лавли, сжимая руки.
– Хозяин, мэм...
Значит, ей удалось это сделать. Фейт судорожно сглотнула. На лице у Лавли застыло удивленно-испуганное выражение...
– Хозяин скончался, мэм.
Фейт издала звук, не слишком напоминавший рыдание, и сразу же спрятала лицо в ладонях:
– О нет, нет, нет...
Лавли обняла ее и прижала к своей мягкой, теплой груди:
– Ничего не поделаешь, мэм, крепитесь... Он умер во сне, без страданий... Я думаю, всякий хотел бы умереть именно так, раз уж мы все смертны...
Фейт зарыдала, но не от горя и даже не от жалости – нет, она рыдала о том, что кратковременное затмение превратило ее в убийцу, и еще – от огромного чувства облегчения... Лавли гладила ее по голове и утешала как могла. Наконец она вытерла лицо, а служанка уговорила ее выпить чашечку чая, чтобы прийти в себя.
Она с трудом глотала чай между спазмами сдерживаемых рыданий, когда вошла Вивьен.
– О, Вивьен! – только и высказала Фейт.
Вивьен не была способна понять, как можно рыдать над тем, от чего следует только прыгать от радости. Поэтому она сказала довольно резко:
– У вас нет причин так убиваться. Всем известно, в каком жалком состоянии вы пребывали столько лет.
– О нет, нет, не надо так говорить! – взмолилась Фейт.
– Ну что ж, извините, но я не смогла бы сказать, что мне его жаль. Язык не повернется. Мне кажется,
Фейт, конечно, была несколько шокирована этой речью, но, с другой стороны, она не способна была принимать голую правду и считать себя убийцей; соображение о том, что смерть Пенхоллоу всех освободила, стало для нее крайне важным. Фейт тут же начала думать о себе как о благодетельнице. Тем более, и Лавли нашептывала ей на ухо успокоительные вещи, говоря о невыносимости характера Хозяина, о самодурстве, и Фейт быстро освоилась со своим новым положением. В глубине души она заменяла слова УБИЙСТВО и ОТРАВЛЕНИЕ другими, более благозвучными синонимами и стала думать о себе и совершенном преступлении просто возвышенно.
– Ну что вы, что вы! – притворно возмутилась Лавли. – Разве можно говорить такое вдове? Когда в доме еще лежит тело Хозяина?..
И повернулась к Фейт, не обратив ни малейшего внимания на гневный румянец, зажегшийся на щеках Вивьен.
– Ах, Лавли, мне так ужасно, я просто не знаю, что делать! – простонала Фейт, слегка жеманясь.
– Так-так, но вы, надеюсь, не перестанете умываться только потому, что в доме появился покойник? – едко заметила Вивьен.
Эта мысль показалась Фейт очень странной, и она слегка заволновалась:
– Я? О, я не знаю... Впрочем, как это принято... Ну что ж, Лавли, ты приготовишь мне ванну, как обычно?
– Ну конечно, дорогая, – улыбнулась ей Лавли. – А после ванны вы снова ляжете в постельку, и я принесу вам завтрак. Вам станет много лучше, уверяю вас.
– Ох нет! – простонала Фейт. – Мне кусок в рот не лезет... И не надо меня просить. Наверно, мне надо спуститься вниз, не так ли? Я просто не знаю, что думать, что делать...
– Лучше полежите немножко спокойно! – посоветовала Лавли. – Там, внизу, сейчас доктор, и я думаю позвать его к вам – может быть, он даст вам чего-нибудь от нервов. Это доктор Рэйм. У Лифтона грипп, и он не мог приехать.
– Нет-нет, не надо, мне доктор не нужен, тем более этот Рэйм! – возразила Фейт. – Разве что надо спросить его про Адама... Неужели это мне предстоит? Я не вынесу таких ужасных разговоров! Но мне, вероятно, все же надо это сделать...
– Если вы не хотите видеть доктора, у вас нет особых причин с ним встречаться! – заметила Вивьен. – Там сейчас Раймонд, и вы вряд ли скажете доктору что-нибудь новенькое. Этого давно уже следовало ожидать. Ведь Лифтон предупреждал об опасности, не так ли?
– Да-да, верно! И Чармиэн, которая давно его не видела, заметила в нем перемену...
– Мэм, вот только Раймонд просил вас сообщить ему, будете вы встречаться с доктором или нет. Что мне сказать?
– Нет. Доктора мне не надо. Но если он хочет сам со мной поговорить, я готова. Ты сделаешь мне ванну наконец, Лавли?
– Конечно, мэм, не беспокойтесь! – улыбнулась Лавли.
Вивьен еще осталась, намереваясь всласть поговорить о причинах и следствиях смерти Пенхоллоу, но Фейт сразу же оборвала ее, простонав, что неспособна переносить подобные беседы. Вивьен презрительно ее оглядела и вышла.