Смерть умеет улыбаться
Шрифт:
Незабываемое зрелище, однако. Впечатляет.
Очевидно, что в прежние времена на плацу с флагштоком проходили пионерские линейки. Вот Николаша, закатав рукава, и устроил линейку в соответствии со своим мироощущением. А я-то голову ломала, куда все делись.
Да вот же они.
От флагштока тянулись две длинные цепочки связанных друг с другом тел.
Мальчики - налево, девочки - направо, как и положено. Мальчики, все как один, пребывали в глубокой несознанке. Девочки кто как. Время от времени
Николаша отступал назад, чтобы полюбоваться на свою работу, находил заметные ему одному изъяны и подравнивал строй. Привязав молокососа в хвост шеренги, Николаша и его подравнял, а стилет выбросил в большую кучу изъятого оружия, среди которого я рассмотрела несколько стволов и с десяток милицейских дубинок.
Рядом лежал еще один собачий труп. Я отвела взгляд - жалко до слез, хоть и пит-буль. В принципе, я люблю маленьких и пушистых, но жалко всех без разбора. Что-то слишком часто в последнее время меня пробивает на слезы. Старею, что ли?
Я спрыгнула вниз, отметив, что скоро разучусь пользоваться такой простой штукой, как дверь. Дичаю помаленьку. Пройдя вдоль цепочки тел, я не удержалась и зашлась в беззвучном хохоте. Меня поддержала Паша, и над поверженной шеренгой зазвенели веселые колокольчики. Жуткое, доложу, зрелище. Только что ее проткнули стилетом, кровь на сорочке еще не засохла, а она знай себе заливается. Я повалилась на землю, давясь безумным хохотом, в котором было все что угодно, кроме веселья.
– Ой... ой... не могу... плохо...
Рядом со мной упала Паша и, подражая мне, принялась кувыркаться в пыли:
– Ой.. ой...
Подошел Николаша, нагнулся, сгреб меня в охапку, приподнял высоко над землей, и встряхнул так, что все стало на место. Я с облегчением икнула.
– Спасибо, друг.
Потом он поднял на ноги Пашу, отстегнул от пояса холщевую сумку, протянул мне и коротко бросил:
– Перевяжи ее.
В сумке оказалась походная аптечка.
– Николаша...
– увязалась я за ним, - Скажи, откуда у тебя автомат?
– Это трофей.
– Какой еще трофей?!
– в ужасе воскликнула я.
– Один мерзавец дал поиграть.
– Надеюсь, ты играл осторожно, - буркнула я.
Он хмыкнул в ответ. И это его хмыканье мне очень не понравилось. И еще. Я заметила, что и Кшысь, и Николаша, все это время были в перчатках.
Замерзли, что ли? Думай, что хочешь. Ох уж эти мужчины, просто беда с ними.
Все Натке расскажу. Пусть сама разбирается.
Павел стоял в окне и издали наблюдал за нами. Николаша поманил его пальцем и вручил подошедшему юноше резиновую дубинку:
– Слушай, друг, я тут еще пошукаю, а ты карауль этих. Если кто прочухается, ты его маленько того...
Ребята устали, пусть отдыхают.
Нечего сказать, повезло Натке с возлюбленным - заботливый и незлопамятный.
Опасливо взяв дубинку двумя пальцами, качающийся на ветру Павел отправился на обход.
Опустившись на землю, я перевязывала Пашину шею, ловя на себе тревожные взгляды женщин, затянутых в черное. Ну что, гражданки, а с вами-то что делать прикажете?.. Подожду Николашу, и вместе с ним решим.
Моя нимфа явно не понимала, чего от нее хотят. Дело с перевязкой затягивалось.
– Сиди спокойно, - нервничала я.
Она срывала повязку и рвалась убежать. Горе мне с ней.
– Это шарф, понимаешь?
– втолковывала я, - Красиво, понимаешь?
Пришлось сооружать из бинта бант.
Рядом, всего в нескольких десятках метров, потрескивал пожар. Пламя резвилось, с шумом обрушивались балки, но дело естественным образом шло к развязке. Вспомнив о коне, я подумала, что надо бы его найти и перевязать.
Санитарка из меня никудышная, но надо попробовать. Когда-то и он был милым ребенком, лежал в люльке и дул пузыри. Когда-то он не был конем.
– Ника, - подошел к нам Павел, - Там те, с кем мы были в одном бараке.
Оказалось, что Николаша, не мудрствуя лукаво, сгреб в одну кучу и повязал всех, кто под руку попался, - и палачей, и их жертв. Простой парень
Николаша уравнял всех. Сбылась, наконец, мечта пламенных революционеров о всеобщем равенстве и братстве. Не хватает только свободы. Но всем сразу.
Мы прошли вдоль шеренги. Павел по пути разъяснял, что те, кто в хаки и сапогах - кони, в робе - узники, в черных балахонах - слуги. Чем светлее балахон, тем выше социальный статус коммунара. Ага!..
– вспомнила я одеяние Ванды. В главном я не ошиблась. Жаль, что Ванда отсутствует. Я бы ее так подравняла...
В честь знакомства.
– А главный кто?
– поинтересовалась я.
– Пана я никогда не видел. Зато этот, - Павел легко пнул ногой нокаутированного молокососа, - Его правая рука. Я слышал, его называли
Гоутом.
– Как ты сказал?
– переспросила я, вспомнив рисунок на полу в обсерватории.
– Гоут. По-английски Гоут - козел.
– ...Сама знаю, что козел.
Улучив момент, когда я, задумавшись, перестала краем глаза следить за ней, Паша сорвала с шеи бант и бросилась бежать. Плутовку выдала ветка, которая хрустнула под ее ногой. Несносная девчонка! Я что есть мочи припустила за ней. Обежав административный корпус, она поднялась по ступеням и скрылась в дверях, но я не отставала. На ближайшие два месяца физ-зарядка отменяется. Хватит с меня нагрузок, не резиновая.