Смерть в адвокатской мантии
Шрифт:
— Какого вы мнения о полиции, точнее, о лондонской полиции? — зычно осведомился Кэдоген, и Пауэрскорт подумал, что человек с таким голосом вполне мог бы служить пароходной сиреной в порту. Басовитое эхо еще долго рокотало под потолком.
— Очень высокого, сэр, — ответил Пауэрскорт. Он не кривил душой — полицейские не раз бескорыстно помогали ему в расследованиях. — Как я понял, между вами и старшим инспектором произошло какое-то досадное недоразумение, но, я уверен, его легко уладить. — И он миролюбиво улыбнулся собеседнику. — А если все дело в том, что он молод, — продолжал он, — то возраст тут совершенно ни при чем. Я слышал самые лестные отзывы о его способностях. Ведь в вашей среде наверняка тоже бывали случаи, когда молодой человек добивался больших успехов благодаря своим особым дарованиям.
— Что-то мы таких не встречали, — буркнул Бартон Сомервилл, — во всяком случае, в Куинз-Инн.
Пауэрскорт понял, что здесь не особенно благоволят к молодым талантам.
— Скажите, лорд Пауэрскорт, — совсем призрачным по сравнению с зычным басом Кэдогена голоском прошелестел Баррингтон Персиваль, — а зачем нам вообще сотрудничать с полицией? Умей они расследовать дела, кто бы стал нанимать частных детективов? Вы остались бы без работы. Но ведь это не так.
— Я всегда работаю в самом тесном контакте с полицией, — сказал детектив. — Это дает массу преимуществ. Там я могу ознакомиться с подробными отчетами и протоколами. У них есть досье на каждого из преступников. Наконец, о таком штате я могу только мечтать. Мне помогают лишь мой близкий друг и еще один джентльмен из Шотландии, которого я иногда привлекаю к расследованию, а полицейских по всей стране тысячи. Без их помощи обойтись очень трудно, подчас невозможно.
Вновь загудел бас Габриэля Кэдогена — он приступил к перекрестному допросу:
— Скажите, лорд Пауэрскорт, каким был бы ваш план расследования, если — я подчеркиваю, — если мы пригласили бы вас выяснить обстоятельства убийства? Как вы решали бы эту задачу?
Пауэрскорт начинал закипать. Интересно, думал он, не припас ли убийца Донтси яда, чтобы вернуться и прикончить эту гнусную троицу? Хотелось бы на это надеяться.
— Понятия не имею, — натянуто улыбнулся он. — Обычно идеи возникают по ходу дела.
— Но разумеется, существуют какие-то общие принципы, на которых основан ваш метод расследования? — взявшись за лацканы сюртука, вздернул подбородок Кэдоген. Так и виделись ряды внимающих ему присяжных. — Невозможно поверить, чтобы у такого опытного детектива, как вы, не было своих специфических приемов.
Еще раз прокатившись по залу, грохочущее эхо утонуло в складках бархатных драпировок.
— Никаких особых приемов у меня нет, — сказал Пауэрскорт.
Троица переглянулась. Разговор, очень походивший на допрос, шел весьма своеобразно, но к тому, что последовало дальше, Пауэрскорт оказался не готов.
— Нельзя ли попросить вас выйти, — произнес Бартон Сомервилл, — и несколько минут подождать снаружи? Мы вас вызовем.
Взбешенный Пауэрскорт вышел из здания. Ветер хлестал траву, шевелил гравий. Волны беспомощно бились о берег Темзы. Чайки жалобно кричали, носясь над водой. Прошло пять минут, десять. Хлопали двери, обитатели Куинз-Инн небольшими группками спешили в рестораны по-соседству на ланч. Миновало пятнадцать минут. Пауэрскорт уже твердо решил уходить, когда в дверях наконец появился Кэдоген и трубным басом призвал его вернуться. Гнев Пауэрскорта, чуть остывший на улице, запылал с новой силой.
— Извините, что вам пришлось подождать, — бросил Сомервилл, однако было ясно, что эта фраза для него — всего лишь дань приличиям. — Рад сообщить, что вердиктом большинства решено доверить это расследование вам.
Стало быть, один из мерзавцев был против, сделал вывод Пауэрскорт. Ну и черт с ним! Черт с ними со всеми!
Повисла пауза. Пауэрскорт молчал.
— Вам нечего сказать? Разве вас не интересуют условия найма? Вы не хотите узнать, каких действий от вас ждут?
Пауэрскорт встал и холодно посмотрел на трио адвокатов.
— Боюсь, джентльмены, вы обсуждали проблему, пребывая в некотором заблуждении. Не сомневаюсь, что такое редко случается в вашей практике. Но позвольте напомнить вам кое-что. Я вам свои услуги не предлагал. Вы пригласили меня приехать — я приехал. И не надо делать из меня просителя. А сейчас меня ждут срочные дела, и я вынужден распрощаться с вами. Ваше предложение будет рассмотрено на моем семейном совете. Вы узнаете мое решение завтра утром. Возможно, оно также потребует большинства голосов. Всего хорошего!
Вернувшись на Маркем-сквер, Пауэрскорт обнаружил там записку от Джонни Фицджеральда. Тот сообщал, что вернулся из очередного рейда — он обожал наблюдать за птицами — и придет вечером, прихватив упаковочный ящик, на котором сможет сидеть. Пернатые были особым, если не главным увлечением Джонни. Из-за этой давней страсти он когда-то в Пенджабе даже подверг себя и Пауэрскорта смертельной опасности, отказавшись срочно перейти на другую позицию, так как прямо над его головой парил какой-то редкий индийский коршун. Теперь Джонни гонялся за своими любимцами не только в Англии, но и по всей Европе. Желтобоких и желтоклювых, краснохвостых и синещеких, черноклювых и черноголовых, с гребнями и двойными гребнями, пятнистых, полосатых, со свистом и без — Джонни любил их всех. Год назад Пауэрскорт сопровождал его в одной из таких экспедиций в Норфолке. Поднявшись до рассвета и хлюпая по трясине, они затемно добрели до наблюдательного пункта на краю болота. Птиц было много, но Пауэрскорт так и не понял, в чем их прелесть. А Джонни не мог этого объяснить. Ему нравилось смотреть, как они взмывают ввысь, вьются в небе и планируют вниз, он любил выяснять, откуда и куда направляется стая, с удовольствием наблюдал, как подросшие птенцы под зорким родительским оком впервые расправляют крылья. Однако передать тайну их очарования ему было так же трудно, как меломану объяснить, за что он любит классическую музыку. Леди Люси считала, что увлечение Джонни объясняется его холостяцкой жизнью — птицы заменили ему семью.
Пауэрскорта изумляло терпение Джонни: тот мог, не замечая времени и не испытывая голода, часами лежать с биноклем в руках. А когда он начинал перечислять птиц, которых мечтает увидеть, сей перечень звучал не менее экзотично, чем названия населенных пунктов где-нибудь в снегах Сибири или отрогах Гиндукуша в устах завзятых путешественников. «Орел ястребиный, — мечтательно бормотал Джонни, — королевская гага, гага очковая…» Могли встретиться виды и поинтереснее, и сколько восторгов он испытал бы от олушей северных и олушей красноногих, египетских цапель и цапель косматых, от хохлатых гокко, величавых фрегатов или тиркушек луговых! Есть знатоки, способные без передышки сыпать названиями английских футбольных клубов; Джонни превзошел бы их, перечисляя породы пернатых. Когда-нибудь, верил он, ему удастся увидеть их всех: сов, скворцов, синиц, соловьев, соек, сапсанов, снегирей, сарычей, свиристелей, стрепетов, стрижей, сорок и сорокопутов.
Вечером Пауэрскорт описывал жене и Джонни Куинз-Инн:
— Это похоже на довольно скверную закрытую частную школу, где из-за нехватки хороших преподавателей нажимают главным образом на игры и парады и секут учеников розгами. Бартон Сомервилл напомнил мне директора, а остальные двое — старших воспитателей, которым нужно все держать под контролем.
И Пауэрскорт поведал все подробности своего визита. В глубине души он уже принял решение и знал, что его слушателям это известно, но ему хотелось услышать мнение близких.