Смерть в апартаментах ректора. Гамлет, отомсти!
Шрифт:
– Прекрасное замечание, – тихо согласился Эплби. – Возможно, я не учел этот фактор.
– Итак, сэр, теперь следующий момент. Никаких отпечатков, никаких вещественных улик. И никто ничего не видел: по крайней мере, никто ничего не сообщил. И на этой стадии – за исключением того, что относится к делу мистера Боуза, – мы, похоже, имеем дело с тщательно спланированным и совершенным убийством. Мы знаем, что оно является делом рук одного из членов известной, но многочисленной группы людей, находившейся за кулисами. Больше нам ничего не известно.
Мэйсон на мгновение умолк, чтобы немного передохнуть.
– Следующий момент… точнее, нет, не следующий… это присутствие шпионов, преследующих цель похитить документ у лорда Олдирна. Я считаю, что они не являются частью нашего дела. Они действуют отдельно от него, параллельно, и, схватив их, мы не
– Несомненно, это верно, – заметил Готт, с уважением следивший за методическими выкладками Мэйсона. – Однако, тем не менее, представляется вероятным, что шпион до сих пор находится среди нас. Было бы неплохо узнать, кто же он или она.
– Да, сэр. Однако мы должны сосредоточиться на главном деле, прежде чем удовлетворять не относящееся к расследованию любопытство.
Это прозвучало резкой отповедью, и Готт принял ее, сделав примирительный жест. Мэйсон тем временем продолжал:
– Далее в соблюдение стандартной процедуры мы искали криминальные элементы. И у нас появились основания полагать, что медвежатник по кличке Счастливчик Хаттон находился на территории поместья и взломал три сейфа. Вероятно, он чуть позже мог смешаться с публикой во время антракта. Однако после перерыва он оказался бы отрезанным от кулис, как и все остальные. Поэтому, как и шпионы, он не имеет отношения к делу. Похоже, нам в руки попала его шляпа. Но этого мало, чтобы засадить его за решетку. Счастливчик отпадает.
Эплби прервал его:
– Прошу прощения, пришла телеграмма, которую вы еще не видели. – Он покопался в лежавших на столе бумагах. – Шляпа оказалась не его – не тот размер. Так что у нас на него нет вообще ничего, кроме того, что я видел его мчавшимся в Лондон, как напуганный кролик, где-то километрах в десяти от Скамнума, и того, что его специальность – сейфы. Так что шляпа принадлежит кому-то из гостей.
Готт хмыкнул:
– А как красноречиво вы об этом распространялись, Джон! Как вы красочно расписывали слабость Счастливчика Хаттона к цилиндрам… Ну, ну!
Мэйсон, возможно, скрывая усмешку, невозмутимо рассматривал свои огромные пальцы.
– Счастливчик отпадает, – повторил он. – И тут мы подходим ко второму убийству, смерти мистера Боуза. Можно почти с уверенностью утверждать, что мистер Боуз как суфлер видел достаточно из того, что произошло, чтобы представлять собой смертельную угрозу убийце. Но вместо того, чтобы сразу все рассказать, он последовал своему заморскому обычаю написать об этом домой, как он всегда, похоже, и делал. Так что его тоже убили. Его смерть высвечивает нам два важных момента. Первый: указывает на другое место и время действия убийцы, хотя и с меньшей точностью. Второй: дает еще одно подтверждение – на сей раз неоспоримое – некоего авантюрного поведения преступника: он тащил тело по дому просто ради показухи. А показное поведение, как мы пришли к выводу, является главной отличительной чертой всего дела.
Готт снова испытал легкое нетерпение. Его ум не привык к таким размеренным рассуждениям, ему хотелось стремительного рывка. Но Мэйсон, чувствовавший, что не стоит хаотично разбрасываться по сторонам, размеренно продолжал:
– Это убийство намеренно и с очевидным риском планировалось таким образом, чтобы совершить его в середине постановки шекспировского «Гамлета». Ему предшествовали несколько в разной степени угрожающих посланий, смысл которых сводился к мести. Суть их, таким образом, ясна. Возмездие, осуществленное в прямом смысле в театральной обстановке и при сенсационных обстоятельствах, является или подлинным, или ложным мотивом убийства Олдирна. В данном случае существует вероятность, что вся эта затея с призывом «Гамлет, отомсти» представляет собой отвлекающий маневр, а истинным мотивом является нечто другое.
Послания, хотя и отправленные с чрезвычайной изощренностью, дают нам вполне определенные пространственные и временные ограничения. И одно из посланий оказалось опасным для «отправителя». Опасным потому, что аппарат Банни, как выяснилось, представляет собой столь высокоточный инструмент, что записанный на нем голос можно идентифицировать, как бы его ни искажали. Отсюда нападение на Банни и похищение именно этой записи из его коллекции.
Теперь мы переходим к тридцати одному человеку, так или иначе задействованному в пьесе. Нам необходимо исследовать их передвижения и, по возможности, их помыслы и прошлое. Другими словами, нам следует искать ключевые моменты в расследовании убийства: возможность его совершения и мотив. Однако нам не следует выискивать мотив там, где отсутствовала какая-либо возможность совершения преступления.
Мэйсон, подумал Готт, не боялся очевидного. И все же он, скорее, являл собой тип успешного полицейского. Рядом с ним Джон Эплби казался обладателем неторопливого и созерцательного ума, чье истинное предназначение состояло, возможно, совсем в ином. Однако тут Эплби резко перебил коллегу:
– Это полностью зависит от вида мотива, присутствующего здесь.
Мэйсон удивленно посмотрел на него:
– Я не совсем понимаю…
– Сказанное мной относится и к выстрелу, и к отправке посланий. Возьмем момент, на котором мы сейчас остановились – собственно выстреле. Вы утверждаете, что нам не следует выискивать мотив там, где отсутствовала какая-либо возможность совершения преступления. Я же говорю, что это верно лишь в том случае, если имеет место особый тип мотива, такой, который практически исключает сговор. Будь мы уверены в том, что в данном случае мотив именно тот, каковым он представляется – личная неприязнь и давно вынашиваемая месть, – мы бы вполне обоснованно искали только среди тех, кто имел возможность совершить преступление. Однако вообразим себе такой мотив, который совместим со сговором с целью убийства: убийства ради огромной выгоды, политического убийства, убийства из анархических или террористических побуждений и так далее. Тогда ваши выкладки не верны. Мы вполне можем найти такой мотив в помыслах или прошлом кого-то, кто не обладал возможностью убить, и оттолкнуться от этого, чтобы установить факт сговора с тем, у кого такая возможность была. И опять же, есть вероятность того, что настоящий убийца – не столько сообщник, сколько некий посредник или креатура, который, возможно, и сам не знает об истинном мотиве преступления. Очевидно, те же соображения относятся и к посланиям. Допустите вероятность подобного убийства и эффекта, достигаемого совместными усилиями – и тогда весь метод исключения принимает совсем иной поворот. Исключить кого-то как убийцу Олдирна в таком случае окажется вовсе не достаточным, чтобы показать, что он не мог убить Боуза или напасть на Банни, или же быть замешанным в деле с каким-то из посланий. Этим мог заняться его сообщник.
Готт было возмутился и хотел вступиться за Мэйсона, но Эплби опередил его кивком головы:
– Да, да, знаю. Я сейчас критикую не выкладки Мэйсона, а свои прежние рассуждения. И даже в этом случае может статься, что я говорю академично. Если слово «академично» вам не нравится, считайте меня педантом. – Он улыбнулся Готту. – Я не вижу никаких оснований для заговора. Однако давайте уясним две вещи. Мы ищем возможность и мотив там, где мы можем их найти. Мы также чисто теоретически имеем в виду, что в этом деле мог участвовать более чем один субъект. А теперь, Мэйсон, продолжайте.
– Мы переходим, – терпеливо проговорил Мэйсон, – к тридцати одному человеку и приступаем к исключению. Предлагаю начать с лорда Олдирна.
Готт подумал, что он может оказаться не меньшим педантом, чем Эплби.
– Совершенно ясно, что он не застрелился?
– Если бы он застрелился, – язвительно ответил Мэйсон, – то совершенно невозможно обнаружить смысл или сообразность в предшествовавших и последующих событиях, вот и все.
– Это, к счастью, не все, – заметил Эплби. – Вот мистер Готт смог бы сочинить историю, в которой Олдирн застрелился, и, тем не менее, все остальные события – Боуз, послания, Банни – имели бы некую сообразность и выглядели бы вполне правдоподобно. Смогли бы, Джайлз?