Смерть в двух экземплярах

Шувалов Александр

– Рад встрече, сэнсэй.

Три года назад я в очередной раз трудился преподавателем в одной интересной «учебке», а водитель, невнятной внешности молодой мужик, учился в ней на «притворщика». «Сэнсэем» меня прозвали после ознакомительного занятия по искусству перевоплощения. Тогда, помнится, за полтора часа я умудрился предстать перед ребятами в образе зэка, прогрессивного российского политика, чиновника и мента. Напоследок притворился персонажем из просмотренного ими кунфу-боевика, сурового старого учителя китайского мордобоя. Ребята пришли в полный восторг от увиденного и тут же прозвали меня «сэнсэем», хотя правильнее

было бы сказать «сяньшэн» [4] . Через месяц-другой они и сами кое-чему научились, схватывали, можно сказать, на лету. И вообще, способные были парни, жаль, что не доучились: программу закрыли.

4

Сяньшэн (кит.) – наставник.

– Назовите пароль, – строго сказал я, и мы оба расхохотались.

– Теперь вы Евгений?

– Точно, а ты – Костя… – В «учебке» он, если не ошибаюсь, был Антоном.

– Совершенно верно, к вашим услугам.

– Стыдно мне за тебя, Константин, не вышло из тебя разведчика. Работой не занимаешься, весь по уши в каком-то бизнесе. Вот, и резидент тобой недоволен. Так и сказал, мутный, мол, Константин парень.

– Это точно, – согласился он, – Я такой.

– Да уж. Ладно, давай, рассказывай.

– С чего начинать?

– С обстановки в резидентуре.

– Болото. Боцман наш, ничего не скажу, мужик правильный… – Если флотского офицера подчиненные называют «боцманом», значит, он действительно не сволочь, в противном случае подобрали бы какое-нибудь другое «погоняло».

– Но?

– Скучно здесь, вот он и задремал чуток.

– Решил его взбодрить?

– Вы это о чем?

– О «клопах». Твоя работа?

– Был приказ устроить небольшую встряску. Я и устроил, только…

– Только – что?

– Один из «клопов» всадили еще до меня.

– Где?

– В его рабочем кабинете на втором этаже.

– Красиво, блин, живете.

– Не то слово, – вздохнул он. – Боюсь, он на меня подумал. Уж больно ему мой бизнес не нравится.

– Кстати, как успехи?

– Весь этот бизнес… – Он чуть слышно выматерился, но с большим чувством. – Достал уже!

– Что так?

– Вы как относитесь к селедке?

– В целом положительно, особенно ежели с лучком да под водочку.

– Вот и я раньше положительно, а теперь… – Он опять вздохнул. – Мне приказали поработать на одну московскую фирму. Вот и тружусь как проклятый, занимаюсь закупками.

– Чего?

– Рыбы, что здесь еще можно закупать.

– И как?

– Успешно. – Он опять выдал несколько слов, совершенно не достойных российского военного разведчика. – Селедка соленая, селедка копченая, она же маринованная. Жареная, блин, вареная, засахаренная, на хрен, с марципанами!

– Успокойся.

– Извините, сэнсэй, просто наболело. Все переговоры исключительно в рыбных ресторанах. Не успеешь сесть за стол, как ставят перед носом целый тазик с этой самой… селедкой. Кушайте, говорят, вер са венлиг! [5]

5

Вер са венлиг (датск.) –

пожалуйста.

– Кушаешь?

– А что делать? Иначе обиды до потолка, как же можно не любить нашу селедочку? – Он вдруг резанул себя ладонью по горлу: – Вот где она у меня! Пельменей хочу!

– Грустно, – посочувствовал я. – А мандарины закупать не пробовал?

– Так не растут.

– Ладно, считай, что я тебя пожалел. Вернемся к нашим баранам. О резиденте ты уже сказал, что по остальным?

– Два папенькиных сынка. Пьют, таскаются по бабам, бьют баклуши и ждут повышения.

– Дальше.

– Парочка молодых, только после академии. Первый раз за кордоном, все в новинку. Ни хрена, естественно, не умеют и не очень-то хотят научиться.

– Остается еще один.

– Капитан Андрейко, он же Славик.

– Что скажешь?

– Старательный, толковый, инициативный. Меня, кстати, презирает.

– Явно?

– Нет, что вы! Просто чувствую.

– Молодец, давай дальше.

– Понимаете, сэнсэй, – замялся он, – не хочется говорить о человеке дурно, тем более что и фактов-то нет, просто… наш Боцман часто вслух страдает по утраченной империи, особенно если выпьет.

– Интересно.

– Обидно ему, видите ли, раньше, мол, была великая держава, а сейчас… А Славик что-то уж слишком искренне ему подпевает. Можно сказать, тоскует навзрыд по былому величию, которого сам толком-то и не помнит.

– Мне тоже обидно, что с того?

– Вы об этом не кричите.

– Логично.

Мы замолчали.

Миновали поворот на аэропорт и вскоре въехали на мост.

– Куда это мы, Костя?

– В Швецию, здесь рядом.

Глава 7

Крутой и мертвый

– Приехали… – Окраина Мальме, где мы очутились, живо напомнила о родном отечестве: обшарпанные дома, мусор на тротуарах, общая заплеванность. Показалось даже, что кто-то неподалеку изящно выразился на «родном и великом». А может, и не показалось.

– Ничего себе!

– Именно так, сэнсэй. Раньше, говорят, был вполне приличный район, а сейчас здесь живут в основном иммигранты. Арабы, негры, sorry, афроскандинавы, албанцы, наши бывшие.

– То-то мне мат послышался.

– Вон тот дом, – указал он на пятиэтажку метрах в пятидесяти. – Второй подъезд, третий этаж, квартира семь «В». – Затем просунул руку в бардачок и извлек оттуда складную дубинку: – Пошли!

– Рация есть?

– Целых две.

– Тогда давай одну. Я схожу сам, а ты побудь в машине, а то еще угонят, чего доброго.

– Здесь это запросто. – Он протянул мне ключи и прямоугольную пластмассовую коробку.

– Не спишь, – кладя рацию в карман куртки, сказал я, – смотришь по сторонам. Если что, даешь знать.

– Сэнсэй.

– Что?

– Возьмите, – передал он мне дубинку, – не помешает.

– А ты как же?

– У меня есть монтировка.

Две потертые личности на скамеечке перед подъездом лакировали пивком что-то более крепкое, третий дремал сидя. Когда я проходил мимо, никто даже не посмотрел вслед, больно я им был нужен. Сжав в кулаке дубинку, я шагнул в подъезд, поднялся по заплеванным ступенькам на этаж и, надев перчатки, открыл дверь. Остановился в прихожей и замер, прислушиваясь и принюхиваясь. Потом запер за собой дверь и приступил к работе…