Шрифт:
—1-
В Москве, в парке Горького, на открытой веранде спрятанного под ивами кафе двое мужчин пили пиво, закусывая солеными сухариками. Их возраст не сразу поддавался определению. И тому и другому можно было дать тридцать пять-сорок лет, а, приглядевшись, и сорок пять, но без особой уверенности. Оба были в тонких летних рубашках с закатанными рукавами и расстегнутыми воротниками, поношенных отечественных джинсах с заграничными наклейками и великолепных кожаных туфлях, свидетельствовавших о приобщении к европейским нравам, где обувь зачастую больше говорит о социальном положении человека, чем костюм от Диора или бриллиантовые запонки в золотой оправе. Не спеша
В кряжистом плотном мужике с крепкой короткой шеей и широким русским лицом, излучавшим добродушие, вряд ли можно было признать быстрого в решениях и жесткого в действиях генерал-лейтенанта КГБ Виктора Степановича Сиворонова, благополучно повышавшегося в должностях и званиях при всех председателях комитета, включая прозорливого, безжалостного Андропова. Это он, Сиворонов, так круто заварил кашу с вымышленными агентами-двойниками в Бельгии и Германии, что тамошние контрразведчики, вспоминая о нем, до сих пор вздрагивают по ночам. Это он так блестяще организовал компромат на министра обороны недружественной СССР ближневосточной страны, что ее правительство вынуждено было уйти в отставку. Это он с двумя помощниками вывез из Аргентины решившего уйти на покой резидента, который дисциплинированно доложил начальству о своем решении и заверил, что его прежняя деятельность, разумеется, останется в тайне. Немыслимо, чтобы разведчик, проработавший десятилетия в системе советской госбезопасности, поверил, что его везут в Москву лишь для подробного отчета. Но так было. Он полетел, оставив в Аргентине жену и двух сыновей. Осени его сомнение, и он в три секунды перестрелял бы эту бандгруппу из Центра, однако не осенило. Потом, на лагерных нарах он с зубовным скрежетом вспоминал, как они весь путь до Москвы жрали и пили за его счет, весело называли капиталистом, каковым он на самом деле и был последние десять лет, и издевались над его глупой доверчивостью.
Второй мужчина был тоньше в кости, стройнее и выше. Его немного вытянутое интеллигентное лицо с высоким лбом и небольшими залысинами в коротких седеющих волосах мягко освещали бледно-голубые глаза, смотревшие на мир с пытливым простодушием. Внешне он напоминал повзрослевшего, но не утратившего иллюзий инока или ушедшего в народ учителя-подвижника дооктябрьской эпохи. Генерал-майора Главного разведывательного управления Генерального штаба Министерства обороны Анатолия Павловича Ермолина и впрямь можно было считать учителем. В своем управлении он курировал подготовку разведчиков не только стратегического назначения, но и разведчиков-диверсантов, рядом с которыми по интеллекту и боевым качествам американские рейнджеры и советские десантники из ВДВ были не более, чем любознательными скаутами. Их насчитывалось всего несколько бригад в громаде армии, но они были призваны решать по заданию командования проблемы мира и войны в разных странах на всех континентах. Так планировалось, и людей готовили соответственно к стоящим перед ними глобальным задачам.
Знакомство мужчин было поверхностным, но и тот и другой хорошо знали, что представляет собой собеседник, и разговор шел на почти доверительных интонациях. Каждый из них понимал, что никто никого на кривой не объедет. Рассчитывать на беседу с открытой душой в силу специфики их работы было просто нелепо. Достичь какой-либо договоренности можно было лишь хоть приблизительной откровенностью. О такой беседе они и условились в самом начале.
— Значит, лично ты, Виктор Степанович, и твое начальство высоко цените меня как профессионала, — отхлебывая из бокала, сказал Ермолин. — Благодарю. А вот чем могу быть вам полезен, пока не понял.
— Зачем это? — слегка поморщился Сиворонов. — Мы же договорились о предельной, в рамках разумного, откровенности, а ты пытаешься меня подловить. Разве я упоминал о своем начальстве? Я сказал о людях, уполномочивших меня переговорить с тобой. А что до пользы, то она будет обоюдной и для тебя может выразиться в регулярно получаемой солидной сумме в любой валюте. Что скажешь, например, о месячном заработке, равном твоему годовому жалованью?
— Скажу, что ты умеешь брать быка за рога. Но откуда такая уверенность, что я именно тот бык?
— Ну, что ты, Анатолий Павлович, — коротко хохотнул Сиворонов. — Быков у нас и своих хватает. Какой же ты бык? Ты тигр. А уверенности, что ты тот самый тигр, у меня нет. Но есть надежда и… трезвый расчет. Темнить с тобой не собираюсь, да это, наверное, было бы и бесполезно. Короче, нам нужен ты со своими людьми. В частности, нужен контроль над деятельностью групп спецназа ГРУ в Афганистане.
— Чего же легче! — не скрывая притворства, удивился Ермолин. — Ваша контора в любое время может связаться с начальником штаба оперативной группы Министерства обороны в Афганистане генералом армии Варенниковым. Насколько мне известно, он прислушивается к разумным доводам.
— Что ты дурака валяешь, — укорил Сиворонов, — нашел время для шуток.
— Ну хорошо, — сказал Ермолин. — Догадываюсь, что, прежде всего, тебя должны интересовать группы, базирующиеся не в центре, а вблизи границ, проходящих неподалеку от нашей территории. Например, в Панджшере, где чуть ли не смыкаются границы СССР, Афганистана, Китая, Индии и Пакистана. Или в горах Сафедкох, западнее Герата. Так?
— Предположим, — настороженно согласился Сиворонов. — А почему ты назвал именно эти районы?
— Теперь уже ты не валяй дурака, Виктор Степанович. Панджшер — это наркотики из всех соседних государств плюс афганский лазурит, которого здесь великое множество, и его примитивная добыча обходится дешево. Район контролируется Ахмад Шахом Масудом, что тоже весьма немаловажно, так как он подозрительно неуловим. Совсем как Неуловимый Джо. Но тот-то, как следует из анекдота, неуловим потому, что никому и на хрен не нужен, а этот очень нужен. Район Герата — это тоже наркотики и всякая другая дрянь из Ирана. Наша граница неподалеку.
Сиворонов не испугался, а лишь подивился, как быстро просчитал ситуацию Ермолин. А ведь он ничего не мог знать — это было гарантировано. Генерал-лейтенант с удовлетворением подумал, что был прав, отговорив своего шефа, одного из заместителей председателя Комитета, сыграть рискованную шутку с этим генерал-майором из ГРУ. Они уточняли детали сегодняшней встречи. Зампред, ознакомившись с досье на Ермолина и материалами компромата, развеселившись, сказал:
— Деваться ему некуда. Но мне пришла в голову вот какая мысль… Если он вдруг — ну мало ли — зафордыбачится, и захочет посчитаться с нами, дадим ему карт-бланш, а? Это любопытно. Очень любопытно, до какого уровня в нашей структуре он сможет докопаться. И нам на пользу — поможет определить наши так называемые «узкие места».
Зампред мог позволить себе такие шутки. Он был просто закован в броню надежности с любой вероятной стороны нападения — политической, юридической, социальной. Сам же Сиворонов брони такой мощи пока еще не имел. Но у него было чрезвычайно развито чувство самосохранения, которое никогда его не подводило. И сейчас оно подсказывало, что дать Ермолину такого рода карт-бланш было бы неоправданно рискованным делом. Что же касается относительной откровенности, то он готов сыграть с ним в эту игру, поскольку был совершенно уверен, что она ему абсолютно ничем не грозит.