Смерть в твоих глазах
Шрифт:
– Я провожу вас до квартиры, Лариса Константиновна, – последовал за ней Коростылев.
– Это лишнее.
– Всего лишь до квартиры.
– Делай, что хочешь, устала я, – махнула рукой Бестужева. – Сейчас приму душ, и спать.
Лариса в сопровождении Геннадия вошла в подъезд, и они поднялись наверх.
В это же время из-за угла дома вышел человек в черных брюках и темной рубашке, с пышной шевелюрой, тонкой полоской усиков и в почти наполовину скрывающих лицо солнцезащитных очках. Человек спешил. Быстро осмотрев двор, он тоже вошел в первый подъезд, но подниматься не стал, укрывшись за пролетом, выходившим к тамбуру.
Бестужева, подходя к своей квартире, говорила:
– Ну, вот я и дома, Гена, слава богу, и сегодня на коврике нет проклятой сломанной гвоздики. Я уже начинаю бояться цветов.
Человек внизу усмехнулся.
– Бояться надо тех, кто их ломает вместе с чьей-то жизнью, а цветок, он что? Обычный цветок. Не знаю, почему гвоздики считают похоронными цветами?
– Наверное, Гена, потому, что их чаще всего приносят на похороны и к могилам на кладбище.
– Возможно.
– Я сказала, все, Гена, можешь идти.
– Вы квартиру сначала проверьте! И не закрывайте дверь. Если что… я рядом. А за вас…
– Ты опять за свое? – прервала его Бестужева. – Ступай, говорю, отдыхай, и нечего возле дома торчать. Мне есть кому позвонить в случае опасности. А ты сходил бы лучше в какой-нибудь молодежный клуб, на дискотеку. Развеялся. Глядишь, и познакомился бы с девушкой. Только не надо говорить о своих чувствах ко мне. У тебя своя жизнь, у меня своя.
– Я знаю, и все же не гоните меня, как собаку.
Бестужева покачала головой, открыла дверь, прошла в квартиру и вскоре вернулась:
– Дома все в порядке, Гена. Завтра прошу не опаздывать. До свидания.
– До свидания, Лариса Константиновна.
Дверь квартиры № 13 закрылась на два замка. Коростылев медленно и задумчиво пошел вниз. Как она сказала? У нее своя жизнь, у него своя. Но он не может без нее. Может быть, надо пересилить себя, бросить к чертовой матери эту работу, уйти из отделения, уехать из Москвы? Далеко! Куда-нибудь на Мальдивы. Пить вино и джин, или что там подают? Гулять с местными красотками напропалую. Но… сможет ли он так? Чего уж себя обманывать, не сможет. Ему просто необходимо каждый день видеть Ларису, ощущать близость ее такого желанного тела, еле уловимый, сводящий с ума аромат духов. Хотя бы это. Если кто-нибудь раньше сказал ему, что именно такой и бывает настоящая любовь, он бы рассмеялся. А сейчас не до смеха, сейчас плакать хочется. И все же на душе как-то тепло. Да, любовь нередко приносит боль, но как же сладостна эта боль, это ожидание встречи с возлюбленной, как дорог ее мимолетно брошенный взгляд, очаровательная улыбка. Возможно, он сошел с ума. Пусть. Пусть сошел с ума. Но он, несмотря ни на что, счастливее других. В нем живет настоящая любовь, ради которой он готов на все. Даже на смерть.
Если бы знал Гена Коростылев, насколько близок он к ней был, к этой смерти.
Человек в черной одежде появился внезапно. Он вышел откуда-то сбоку и перегородил дорогу. Странная личность. В подъезде сумрачно, а на нем очки, на улице под тридцать градусов, а он в черной одежде. Прическа странная, и эти идиотские усы.
– Что вам надо? – спросил Геннадий.
И это были последние слова в его жизни.
Человек в черном резко выбросил вперед руку, и тело Гены взорвалось от нестерпимой, парализующей боли. Он открыл рот, но крик застыл где-то
Человек в черном подхватил тело, быстро протер лезвие о рубашку жертвы, потащил его под лестницу к двери, ведущей в подвал, и замер, напрягшись.
В подъезд вошли люди. Их было двое. Судя по голосам, пожилая пара:
– И все же, Костя, что бы ни говорили, а Вадим не пара Рите. У девочки утонченная душа художника, она, как хрустальная веточка, чуть подвинешь, переломится. Рита живет в мире танца, музыки. Вадим же ухоженный, здесь ничего не скажу, красивый, этого тоже не отнять, но холодный, расчетливый. В его глазах нет любви.
– Все ты, дорогая, успела высмотреть! Остается удивляться, когда только успела. И, в конце концов, это не наше с тобой дело, что Вадим и Рита решили связать свои судьбы. Родители молодых выглядели вполне довольными.
– Как же! Конечно, довольны, особенно Мария. Дочь выходит замуж за преуспевающего бизнесмена с прекрасной репутацией и отличной перспективой совсем скоро возглавить крупный международный холдинг. Что еще матери надо?
– Но и Рита имеет собственное мнение. Ее же насильно под венец никто не тащит!
– Ритуля – еще несмышленый ребенок, ей только исполнилось восемнадцать. Она еще не понимает, что такое любовь. Боюсь…
Шаги на лестнице стихли. Разговор пожилой пары оборвался на втором этаже звуком закрывшейся двери.
«Черт, – подумал человек в черном, – принесла вас нечистая. А ведь так можно было и спалиться. Пришлось бы и их валить. Прокол. В следующий раз надо быть осторожнее».
Он затащил окровавленный труп в подвал, закрыл за собой металлическую дверку, обошел лужицу крови, что протянулась до площадки первой секции почтовых ящиков, вышел из подъезда и не спеша, прижимаясь к зданию, ушел за угол. Туда, откуда пришел. Вскоре черная «Тойота» неслась по проспекту к Садовому кольцу…
«Опель» Воронова подъехал к девятиэтажному дому, так называемой «брежневке» в 22.20. Следователь указал на лет двадцать не видавшее ремонта здание:
– Это и есть твой дом, Диман?
– Он чем-то тебе не нравится?
– Да уж, офицеру, командиру группы спецназа, что реально воюет с террористами разных мастей, могли бы выделить жилье и получше, и не на окраине.
– А мне здесь нравится. Если учесть, что бываю дома в лучшем случае раз в году.
– Представляю, что у тебя в самой квартире творится.
– Там все нормально, только пыль, наверное, с палец толщиной, так это поправимо. Минут двадцать работы пылесоса, и порядок.
– Пылесосить в это время?
– А что? Еще нет одиннадцати. Но если мы и дальше будем болтать в машине, то тогда действительно придется убирать пыль вручную.
– Веди в свои апартаменты.
– Лишь бы лифт работал, а то накупили кучу разной всячины. Забивать холодильник сам будешь!
– Не волнуйся.
Офицеры достали из багажника шесть объемис-тых фирменных супермаркетовских пакетов и пошли к дому.