Смерть великана Матица
Шрифт:
— Ох, Лука, — в отчаянии вздохнула жена и воздела глаза к небу. — Неужели ты не можешь говорить серьезно? Ведь это не шутка. Ты мне скажи, выпустить их или оставить в курятнике?
Теперь Лопутник воздел к небу глаза, и не только глаза, но и руки, и воскликнул:
— Приди, святой дух! — А потом взорвался — Я же тебе говорю, выпусти! По крайней мере эти сволочи за ними побегают! А может, какая спрячется, чтоб куриное племя в хозяйстве не перевелось.
— Значит, ты считаешь — выпустить? — спросила жена, не двинувшись с места.
— Знаешь что, — Лопутник искоса посмотрел на свою
— Ох, Лука, тебе бы только дурака валять! — вздохнула Лопутница, покачала головой, дивясь легкомыслию мужа, и поковыляла за угол, к курам.
— Насчет дурака баба и впрямь в точку попала, — хмыкнул Лопутник, увидев Матица.
— В точку попала… — повторил Матиц и ухмыльнулся.
— Зато ты не попал! Сегодня мне не до дураков! — твердо сказал Лопутник и исчез в доме.
Матиц неслышно вошел за ним и застыл посреди горницы. Лопутник рылся в ящиках стола и на полках; собрал пачку бумаг, свернул их и засунул в старый сапог, который швырнул в кучу обуви, приготовленной для починки. Матиц по-прежнему стоял истуканом. Лопутник знал: он не сдвинется с места, пока его не побреют. Поэтому, еще раз осмотрев ящик стола и полки, Лопутник, не говоря ни слова, пихнул Матица на треножник и прикрыл засаленным фартуком, в котором чинил обувь. Прежде чем приступить к бритью, он заглянул в стенные часы и за все картины, висевшие на стенах. При этом был настолько озабоченным и углубленным в свои мысли, что Матиц лишь испуганно моргал огромными мутными глазами. В конце концов Лопутник перестал рыскать по комнате и взялся за кисточку. Однако не успел он и двух раз провести ею по куску мыла, как снова приложил палец ко лбу; схватив сапожный нож, подскочил к печи, отодвинул одну из плиток, которыми она была облицована, и заглянул, нет ли там чего. С облегчением вздохнул и вернулся к Матицу. Он долго намыливал его, покачивая головой, пожимая плечами и что-то бормоча.
— Эх, всякое может случиться! — вдруг сердито фыркнул он, словно споря с кем-то.
— Всякое может случиться… — как эхо повторил Матиц, от прикосновения кисточки совсем разомлевший.
— Всякое, всякое, — задумчиво подтвердил Лопутник. — Только тебе нечего беспокоиться, — махнул он рукой. А поскольку привычка шутить не оставила его и сейчас, добавил с горькой усмешкой: — Ну, если, скажем, с тобой что-нибудь случится, ты по крайней мере отправишься на небеса чисто выбритым.
— Я не отправлюсь на небеса, — тут же возразил Матиц.
— А куда? — усмехнулся Лопутник.
— К Кокошару, — ответил Матиц.
— К Кокошару? Зачем?
— За подсолнухом.
— За каким еще подсолнухом?
— Тилчка сказала, что даст мне подсолнух, — в замешательстве пояснил Матиц и принялся постукивать босыми пятками по полу.
— Тилчка? — выпрямился Лопутник и на мгновение задумался. — Знаешь что, Матиц, давай поспешим, чтобы ты застал Тилчку дома. И если она еще будет дома, ты ей скажешь, пусть сразу же уходит.
— Куда уходит? — вопрошающе заморгал Матиц.
— Ты только повтори: «Тилчка, Лопутник сказал: „Исчезни!“».
— «Тилчка, Лопутник сказал: „Исчезни!“» — повторил Матиц и поднял палец, чтобы хорошенько
— Только не задерживайся в селе! — наказал Лопутник, выпроваживая уже побритого Матица из дома. — Иди прямо к Тилчке.
— Прямо к Тилчке! — повторил Матиц, поднял палец и быстро зашагал к селу.
Он перешел через мост, но почему-то сегодня на мосту не было ребятишек, которые обычно бежали за ним и спрашивали, с какого конца палка толстовата. Над дорогой сверкало яркое утреннее солнце. На повороте, неподалеку от усадьбы Устинара, ветер взметал пыль, отчего казалось, словно приближается ненастье. В селе было тихо и пусто. Только на широкой площади перед трактиром стояли Модриян и священник. Модриян снимал дорожную сумку с велосипеда священника — у того был велосипед с моторчиком, — а сам священник вылезал из своего серого плаща, как огромный черный жук из личинки.
— Куда это ты так торопишься, Матиц? — спросил священник и поднял короткую толстую руку, останавливая его.
Матиц остановился, но ничего не ответил. Модриян а он не любил, священника боялся, кроме того, несмотря на свое слабоумие, он замечал, что последнее время люди сторонятся обоих. Священник и Модриян переглянулись, как будто говоря, мол, и это «дитя божье» против нас. Тут в небе затрещало и загудело. Матиц поднял голову и посмотрел наверх: над дорогой пронесся огромный самолет, тот самый самолет с двумя парами крыльев, который утром промелькнул над Модрияновым лугом. Модриян и священник опять переглянулись и усмехнулись, Матиц же вздрогнул, будто мимо прошмыгнула смерть.
— Иди, Матиц, да пребудет с тобой господь! — сказал священник и взмахнул толстой рукой.
Матиц с облегчением вздохнул, торопливо завернул за угол и спустился к дому Жужельца. Жужельчевка, изо всех сил тащившая упрямого теленка из сумрачного хлева-развалюхи, обрадовалась его появлению.
— Матиц, помоги, — попросила она, с трудом переводя дыхание.
Матиц одним рывком вытащил теленка за порог.
— Ох, Матиц, возьми теленка с собой, — взмолилась измученная женщина. — А вечером, когда фашисты уйдут, пригонишь его обратно.
Матиц остановился, поморгал, потом медленно сказал:
— Я к Тилчке иду. За подсолнухом.
— Ох ты, горюшко-горе! — воскликнула Жужельчевка и запустила мозолистые руки в кудлатую гриву своих жестких медно-красных волос. — Вся сволочь валит в село — и белая, и черная, а ты направился за подсолнухом!..
— Темникарица сказала… — заморгал Матиц, оправдываясь.
— Ну конечно! — всплеснула руками отчаявшаяся женщина. Перекинув веревку через плечо, она потянула упрямого теленка к реке.
Матиц направился к Кокошаревым. Уже в саду он услышал сердитое карканье Кокошарицы, поэтому не решился войти в дом, спрятался за стогом и оттуда обозревал двор. Вскоре двери распахнулись и на пороге показалась Тилчка; она была в брюках, на ногах — тяжелые башмаки, на плече — скатанное одеяло, за спиной — рюкзак. Кокошарица тоже выскочила на порог и закричала угрожающе и вместе с тем просительно:
— Последний раз тебе говорю: останься!
— А я в последний раз тебе говорю: нет! — спокойно, но твердо ответила Тилчка и направилась к дороге мимо стога.