Смерть Вселенной. Сборник

Желязны Роджер Джозеф

— Ну как, выдернули? Ужас, правда? Надо, чтобы боль испытывали только низшие организмы, как вы считаете? Может, зайдем выпить кофе?

— Нет, спасибо. Мне надо домой. Пенелопа ждет. Жена, — ответил Ботрал, тиская кушак своего пальто и глядя куда-то вдаль.

— Да, конечно, извините. Забываю иногда: это ведь только мне не с кем поговорить. У вас есть жена, что вам какой-то случайный знакомый, вроде меня?

— Нет, нет, постойте, — сказал Ботрал, снова вытирая губы платком.

Ботпал почувствовал дрожь:

он просто не мог вынести, чтобы кому-то из-за него было плохо. Он стоял в нерешительности — кругом темнота, нижняя челюсть ноет, будто налитая свинцом. Стоунворд жадно вбирал в себя: эту смесь из чужих ощущений.

— Просто я подумал… У вас такое доброе лицо, — пробормотал он.

И, поддавшись нехитрой лести Стоунворда, Ботрал неуверенным шагом отправился с ним в маленькое кафе за углом — уютное, с широкими запотевшими окнами, пропитанное безыскусной прелестью старых городских таверн.

— Мне пломбу поставили, — сказал Стоунворд, показывая пальцем вылеченный зуб и радуясь, что нашлась тема для разговора.

— А мне вырвали.

Затем они сидели молча, слушая глухое звяканье грубоватых кофейных чашек. Стоунворд глядел на Ботрала, Ботрал — в сторону. Он сильно нервничал. Его безобразное морщинистое лицо напоминало лопнувший воздушный шарик — у Стоунворда лицо было гладкое, кожа плотно обтягивала скулы.

— Я вас узнал. В газете была фотография, — сказал Стоунворд нарочито будничным тоном.

Ботрала вновь охватила дрожь, с посеревшим лицом он достал из кармана пачку сигарет и закурил. Стоунворд жадно следил за каждым движением своего нового знакомого.

— Вас избили хулиганы, верно? — спросил Стоунворд. — Подумали, что вы подсматриваете, как они с девчонками развлекаются. Кажется, их было двое? Набросились на вас и повалили. Живого места на лице не оставили. А потом бросили в канал. Девчонки, кажется, пытались их остановить, но они не послушались. Вы чудом не утонули, верно?

— Я вовсе не за ними подсматривал. Я за птицами наблюдал — это мое хобби. Об этом тоже было в газете.

Нахмурившись, он глядел в свою чашку, переживая приступ острой жалости к себе. Всякий раз, когда Ботрал смотрел в зеркало, он видел, какому умелому врачу достался: новое лицо почти не отличалось от прежнего, — и все же разница была огромная, ведь прежний Ботрал не знал, что такое пережить избиение. Глядя на свое новое лицо, он испытывал страх.

— Я недавно из больницы.

— Ваша жена… Пенелопа, наверное, очень рада, что вы вернулись.

— Да. Не знаю, что бы я без нее делал.

— Еще бы, — ответил Стоунворд, чутко улавливая, как глаза Ботрала засветились благодарностью, а голос стал хриплым от подступающих слез.

Воображению Стоунворда живо представилась бесформенная аляповатая кукла, а на шее табличка с надписью «Пенелопа»; так и хотелось спросить, каково ей играть новую

роль, навязанную Ботралом, какие душевные спазмы приходится переживать. Но спрашивать бесполезно: Ботрал не знает об этом.

— Хотели бы отомстить?

— Их не поймали, я ведь не знаю, кто они.

— В газете писали: мальчишки.

— Здоровые парни.

Видимо, ему хотелось переменить тему, но он боялся показаться невежливым.

— Не подумайте, что я так, из праздного любопытства спрашиваю. Или что я ненормальный, — сказал Стоунворд, улыбаясь собственным мыслям о себе. — Просто вы мне очень нравитесь. Я был бы счастлив познакомиться с вами поближе.

— Спасибо вам большое, но я… Я мало с кем общаюсь. С детства такой. Мы оба с женой домоседы.

— А как же ваше хобби — птицы? Может, и еще чем-нибудь занимаетесь? Читаете, размышляете?

— Мы с Пенелопой в театр ходим. Иногда.

Он окинул взглядом кафе (хорошо еще, что глаза целы!): тут к там пакеты с пирожками, кто-то пытается вытрясти из бутылки ос татки кетчупа. В дверь ввалилась компания веселых подростков, наполнив кафе шумом и грохотом стульев. Заметив в глазах Ботрала беспокойство, Стоунворд снова заговорил, мягко, вкрадчиво — будто опускалась хорошо смазанная дверца мышеловки.

— Я хочу сказать, мы могли бы вместе проводить время. Я зашел бы к вам как-нибудь вечерком. Поговорим. У вас будет с кем отвести душу. Не все ведь расскажешь жене, у каждого есть свои тайны. Кстати, буду рад познакомиться с Пенелопой.

— Но… у нас с женой нет друг от друга секретов. Каких-то там тайн… ничего такого у меня нет. Разве что по работе.

— Да, конечно. Кстати, как у вас с работой, все в порядке?

Ботрал отхлебнул кофе, черного, как вакса, и приложил к губам платок.

— Секретаршу нужно сменить. Она все время свистит, это просто невыносимо. Всякие мелодии насвистывает. Мелодии-то хорошие, но на нервы действует ужасно… Простите, мистер… но вам не кажется, что нехорошо так лезть в душу?

С жуткой гримасой — раскрыв рот и демонстрируя с изнанки язык, — Стоунворд залпом проглотил весь свой кофе, потом, широко расставив перед собой руки и оперевшись на стол, поднялся.

— Я не хотел ничего дурного. Мне так одиноко; подумал, мы с вами… да, не важно! Раз так, всего вам хорошего.

Ботрал встал с места. Сам не зная почему, двинулся вслед за Стоунвордом к выходу, пробираясь между столиками. Длинные ноги Стоунворда, как ножницы, быстро и решительно рассекали воздух. Гектор Ботрал ступал осторожно, точно опасаясь выпачкать ботинки. Ощутив на себе любопытные взгляды подростков, он начал учащенно дышать.

— Я совсем не такой, как вы подумали. Я не хотел вас обидеть, — пробормотал он, очутившись вместе со Стоунвордом на улице, в темноте. — Я не мог допустить, чтобы вы так ушли.