Смерть за хребтом
Шрифт:
И вот, прошло немного времени, и Удавкин стал твердо и планомерно выживать меня из контракта.
“Все это не нужно и необязательно и того-то он не знает и этого не делает” – шептал он повсюду.
Однажды, после очередного навета, я сказал ему что-то резкое. Он смутился, что-то путано пытался говорить. И, в конечном счете, затаился. Несколько недель спустя, когда мы крутились вокруг Ираншахра, он, наконец, завершил свою мысль:
– Это твое последнее поле. Ты осознай это. В России геологи никому не нужны. А здесь я тебя похороню.
Я не понимал, почему он так настойчиво выживает меня из Ирана. Мне казалось, что моя вина была в том, что я, родившись в Таджикистане, знал сто понимаемых персами таджикских слов, кое-какие азиатские обычаи и потому стал среди иранцев своим в доску. “Или просто Удавкин боится, – думал я после очередной стычки, – что я могу со временем вытеснить его, уже пожилого геолога, из контракта...”
А ларчик-то, как выяснилось через пару недель, просто открывался... Другого он боялся...
Работали мы на юго-востоке Ирана в провинции Систан-Белуджистан. Искали золото. “Найдешь – купим тебе новенький “Мерседес”, – шутил наш иранский шеф.
Поиски золота... Нелегкое это было дело, хотя геологическая ситуация выглядела весьма и весьма благоприятной. Ведь все, что выходило на поверхность, древние рудокопы основательно почистили. Если бы и было в этих краях жильное золото – видимое глазу, сносно обогатимое – его бы давно выпотрошили...
Вся надежда была на тонкодисперсное золото в крупнообъемных рудах с низкими (1-2 грамма на тонну) содержаниями. Его древние коллеги не смогли бы обнаружить даже за две тысячи лет, ведь размеры золотин в таких рудах редко превышают сотые доли миллиметра, и потому они не накапливаются в россыпях. В ступе такого золота не надолбишь и в водичке не отмоешь. И мы искали такое именно золото. Из космоса и ногами-колесами в пустыне...
Пустыня... Очутившись в ней, я засомневался, что в ней можно жить... Разве существовать? Финиковые пальмы в редких оазисах выглядят случайными инопланетными пришельцами, устало рассматривающими безнадежно унылые, выжженные солнцем хребты гор и разделяющие их широкие и плоские равнины...
Пустыня, безводная, безжизненная... Лишь случайно здесь можно наткнуться на облупленную глинобитную постройку скотовода, или черную войлочную юрту, или стадо крохотных баранов, обгладывающих уже обглоданные их предками камни...
Пустыня... Она была бы отталкивающей, угнетающей, иссушающей душу и сердце, была бы, если бы над ней не красовался взметнувшийся ввысь остроконечный заснеженный красавец Тафтан.
Тафтан – царь, владыка этих мест, в его просторном дворце можно встретить и игривую речку, полную рыбы, и голубое горное озеро, и цветущее дерево, и кишлак, полный чумазых детишек.
Вдали же от владений этого недавно потухшего вулкана восточно-иранский пейзаж оживляется лишь башнями – основной достопримечательностью здешних мест. Через каждые пять-шесть километров эти типовые красавцы – белоснежные, двухэтажные, с бойницами и крупнокалиберными пулеметами наверху, возвышаются близ основных дорог, соединяющих немногочисленные населенные пункты, по меньшей мере, на четыре пятые состоящие из духанов, магазинов и магазинчиков.
Белуджи, коренные жители, весьма похожи на обитателей Индостанского полуострова и все как один ходят в белых рубахах и штанах. И реже – в светло-коричневых или светло-серых, которые считаются рабочими. Они же живут и в приграничных районах соседних Пакистана и Афганистана.
Если сравнивать Иран с Турцией и Ираком, то Белуджистан – это нечто вроде Курдистана. И все из-за того, что есть белуджи, мечтающие о едином “Балучистане”. И есть дешевые афганские наркотики, контрабанде которых весьма способствует нестабильность.
Сам я, честно говоря, ничего настораживающего в поведении местных жителей не заметил. Люди, как люди. Торгуют, покупают, телевизор смотрят, молятся по шесть раз в день. И слышал лишь одну перестрелку и еще, что кто-то кого-то убил. То ли вчера, то ли десять лет назад.
Контрабандистам на все наплевать. На сторожевые башни с пулеметами, на солдат, на жару и ветер. С востока, из Афганистана и Пакистана, они везут наркотики, недорогие шмотки, электронику и нелегальную рабочую силу, а туда – дешевый иранский бензин.
Хотя солдат много, сидят они скопом по своим башням и немногочисленным блок-постам. Граница же, особенно ночью, остается практически открытой. Как только сгущаются сумерки, а здесь, в низких широтах, это происходит рано, пустыня оживает. Взад-вперед шныряют “Тойоты” с грузом в две – три двухсотлитровые бочки с бензином.
Местные власти пугали нас: “Берегитесь контрабандистов, убьют!”
Но контрабандисты не обращали на нас никакого внимания. Лишь иногда, остановившись на пару минут, эти люди перекидывались парой фраз с нашим водителем Ахмедом, который, подкинув нас к очередному обнажению, обычно сидел близ машины перед маленьким костерком и курил.
Мой коллектор, Фархад, говорил мне, что Ахмед курит опиум. И вправду, посидев у костра, наш водитель становился либо очень разговорчивым, либо очень хмурым и потом при возвращении, как правило, здорово встряхивал седоков: опрокидывал, не скажу – неожиданно, наш старенький “Лендровер”, прокалывал на полном ходу шину или что-нибудь терял, например, колесо или кардан. К фейерверку, вызванному замыканием клемм сорвавшегося с насиженного места аккумулятора, мы привыкли. А в остальном Ахмед был неплохим парнем – доброжелательным и веселым.
В общем, все проистекало довольно оригинально и без существенных эксцессов до того самого времени, пока местные власти не предприняли компанию по искоренению наркоторговли и не нагнали к границе солдат, тем самым, сделав жизнь контрабандистов и нашу невыносимой.
Нашу жизнь – потому что мы были вынуждены подолгу испрашивать разрешение на поездку в тот или иной приграничный район, а также из-за навязанной охраны в виде двух “Тойот” с турельными пулеметами и десятком бравых молоденьких солдат, не прочь просто так пострелять в горизонт из этих крупнокалиберных бандур. Жизнь контрабандистов стала невыносимой по понятной причине – их семьи теряли, может быть, единственный в этих краях источник дохода.