Смерть знает, где тебя искать
Шрифт:
Мать братьев Вырезубовых уже стояла в длинной ночной рубахе в двери кухни. В правой руке у нее был топор с широким, остро отточенным лезвием. Маленький огурчик покатился по полу, еще раз подпрыгнул, остановился в сантиметре от заскорузлого плоского большого пальца, словно испугавшись страшного, почерневшего слоистого ногтя.
– Эка тебя, – сказала женщина.
Тут же, словно из-под земли, возникли братья в одинаковых, застиранных голубых майках-соколках и в длинных, до колен, темно-синих трусах, сатиновых, какие
– Ну что, по-вашему, я ее должна сразу прибить?
– Нет, я, мама!
– Или, может, я?
– А куда мясо складывать? Холодильники битком забиты, морозилка полная.
В морозильной камере лежали две головы, заиндевевшие, со спутанными волосами. Женщина закрыла морозильную камеру, затем и сам холодильник.
– А огурцы выбросить придется, стекла в них полно. Еще попадет в желудок, кровотечение начнется.
– Это точно. Я, мама, уберу.
– Нет, я, – сказал Григорий.
– Молчать! Я сама решу, кто и что станет делать. А эту стерву – в подвал, пусть пока там посидит. Да привяжите хорошенько, чтобы не бегала и не паскудила.
Рита пришла в себя, и тут же ее вырвало. Она стояла на четвереньках у холодильника, длинные рыжие волосы касались пола, ее сотрясало от приступов рвоты. Братья и мамаша смотрели на все это безучастно, они уже смирились с тем, что придется делать уборку.
– Нет, – сказала мать, – она насвинячила, вот пусть и убирает. Пусть языком все стекло вылизывает.
Рита подняла голову. Абсолютно сумасшедшая улыбка блуждала на ее губах, а глаза стали стеклянными, неподвижными, мутными, как два замерзших на железных перилах плевка.
Григорий, чтобы хоть как-то сымитировать действие, подошел к девушке, взял ее за волосы, приподнял голову, заглянул в глаза. Девушка повиновалась, словно была резиновая.
– Да она чокнулась!
– Прикидывается, – сказала Вырезубова. – Что она такого увидела? – ее недоумение повисло в воздухе.
Было понятно, что веранду нужно убирать и убирать капитально. Мать, волоча ноги, пошла в спальню, на ходу бросив:
– Чтобы к утру здесь было чисто, как на кухонном столе!
Хлопнула дверь.
Братья посмотрели друг на друга.
– Это ты сказал, что ее нужно притащить домой? Вот и притащили.
– А что оставалось делать? Ладно, сделанного не воротишь. Эй, ты, сучка, – Илья говорил шепотом, боясь, чтобы мать не услышала ругательных слов, – быстро прибраться, чтобы все сияло!
Рита продолжала стоять на коленях и, как собака, дышала, широко раскрыв рот и высунув язык, длинный, розовый.
– К ноге! – хохотнул Илья.
– Ты смотри, точно, собакой стала!
– Сучкой была, сучкой и осталась, – уточнил Григорий.
Рита на коленях поползла от холодильника к братьям. Ногой она попала на кусок стекла от банки, который глубоко распорол кожу. Но проститутка, не обращая внимания
Глядя на кровь, Григорий облизнул губы и уже хотел было двинуться вперед, как Илья остановил его:
– Ты что, вампир? Может, она СПИДом больна, проститутка все-таки, трахается с всякими чернозадыми! И ты туда же следом за ними.
Григорий испуганно отшатнулся и плюнул Рите на голову. Плевок, вязкий и густой, застрял в рыжих волосах. Но этот плевок остановил девушку.
Братья перевели дыхание.
– Еще бы за ногу цапнула, сучка! – шепотом говорил Илья. – С ней надо поосторожнее, – он наклонился и быстро, как ребенок, принялся шептать на ухо Рите Кижеватовой:
– Тут убраться надо, быстро-быстро и чисто-чисто!
Илья наготове держал руку, сжатую в кулак, был готов в любой момент ударить пленницу по голове, если той вдруг взбредет в голову укусить его. Мысль о СПИДе засела в его мозгах так же крепко, как и то, что скоро наступит юбилей Пушкина.
Рита захохотала весело и беззаботно, села на пол, прямо на стекло, на огурцы и, указывая скрюченным пальцем на холодильник, радостно сообщила:
– Там колечко золотое, колечко! Блестит, золото, на пальчике…
– Глазастая, – сказал Илья.
– Может, она – йог? На стекле задницей сидит – и ничего?
Но тут же тонкая струйка крови двинулась по полу.
– Она чокнутая, затянем ее в подвал, пока холодильник не освободится. Сами уберем, а то еще разобьет чего, мама нам не простит. И так банку огурцов хлопнула, мы их даже не попробовали.
Григорий наклонился, подхватил тремя пальцами маленький огурчик за хвостик, старательно осмотрел его со всех сторон, нет ли стекла и капель крови, а затем аппетитно захрустел.
– Такие огурцы испортила, сучка! Если бы их к печени – милое дело!
– А к отбивной, что, плохо? – взяв второй огурец, отозвался Илья. – Представляешь, от бедра ломоть отвалить, хорошенько отстучать – большой, как блин, на всю тарелку, прожарить, да с кровью?
– С кровью, с кровью, – забормотала Рита, размазывая кровь по полу.
– Вот от твоей задницы я себе ломоть и отрежу. А теперь вставай!
– Не буду, – капризно сказала девушка и тут же подсунула руки под себя, поджала ноги.
– Сама не пойдет, – с видом знатока сообщил Григорий.
– С кровью, с кровью… – это были последние слова, сказанные Ритой этой ночью.
Илья нанес ей короткий удар кулаком в голову. Девушка потеряла сознание.
– Потащили.
Два кухонных полотенца братья пропустили ей под мышки и поволокли по полу. Они даже не оборачивались, чтобы поинтересоваться, как там Рита. Бесчувственную, ее затащили в оранжерею и, отвалив крышку люка, сволокли в подземелье. Там Кижеватову братья веревками привязали к толстой ржавой трубе и заспешили наверх.