Смертельная игра
Шрифт:
– Кто это говорит?
– …Птица сначала трепещет, но стоит сдавить ее посильнее, и она затихает. Твоя Бонни была не такой.
– Лживый сукин сын! – хрипло крикнула Ева. – Или ты псих?
– Уверяю тебя, я не болен. Или – не просто болен. Не так, как Фрейзер, хотя у меня тоже есть самолюбие. Во всяком случае, я никогда не приписывал себе чужие дела, как он.
У Евы подогнулись ноги, словно кто-то с силой ударил ее ногой в живот.
– Фрейзер убил мою дочь.
– Ты уверена? Тогда почему он не сказал тебе, где он ее
– Потому что он был жестоким, бессердечным негодяем.
– Он этого просто не знал.
– Он знал. Просто он хотел, чтобы мы страдали и после его смерти.
– Это верно, но это не все. Фрейзеру ужасно хотелось прославиться, вот он и признавался в убийствах, которых не совершал. Сначала меня это даже разозлило, но потом я решил, что так будет лучше. Кстати, я разговаривал с ним, пока он был в тюрьме. Я представился репортером, и Фрейзер на это клюнул. Впоследствии он несколько раз перезванивал мне, и я сообщил ему кое-какие подробности, которые он открыл полиции.
– Но его взяли с поличным, когда он убивал Тедди Смайлса.
– Я не утверждаю, что Фрейзер – невинный ягненочек. На его совести Смайлс и еще четверо детей. Но все остальные – мои. – Неизвестный немного помолчал и добавил:
– Включая маленькую Бонни Дункан.
Еву трясло с такой силой, что она еле удерживала возле уха прыгающую телефонную трубку. Справиться с собой она не могла, хотя и уверяла себя в том, что это звонит обыкновенный псих, извращенец, которому доставляет удовольствие делать ей больно. Во время суда над Фрейзером она получила три или четыре подобных звонка, так что происходящее не было для нее совершенной новостью. И все же… все же в голосе незнакомого мужчины звучали какая-то непонятная уверенность и спокойствие, объяснить которые Ева не могла. Надо заставить его говорить, решила она. Только так она сможет убедиться, что он лжет.
– Но ты сказал, что тебе не нравится убивать детей, – промолвила она.
– Теперь не нравится. Но тогда я экспериментировал. Мне надо было узнать, стоит ли овчинка выделки. – Мужчина кашлянул. – Бонни почти убедила меня в том, что дети – имен то, что мне нужно, но следующие двое меня разочаровали.
– Но почему… зачем ты звонишь мне?
– Потому что мы с тобой накрепко связаны друг с другом. У нас есть Бонни.
– Ты лжешь, негодяй!
– То есть я хотел сказать, что Бонни есть у меня. Вот сейчас я гляжу на нее. Должен сказать, что, когда я предавал ее земле, она выглядела гораздо лучше. Как печально, что все мы в конце концов превратимся просто в кучу костей.
– Ты… ты смотришь на нее сейчас?
– Я помню, как она шла ко мне по дорожке парка, когда они с классом выехали на пикник. Она ела земляничное мороженое, и ее рыжие волосы сверкали на солнце словно медь. В ней было так много жизни… Я просто не смог удержаться.
Темнота. Темнота окружила ее. Только бы не потерять сознание!
– В тебе тоже есть эта искорка, этот огонек жизни – непокорный и смелый. Я уверен в этом. Только ты гораздо сильнее своей дочери.
– Я… я сейчас повешу трубку, – прерывистым голосом сказала Ева.
– Да, я уже давно заметил, что ты… там… немного не в себе. Должно быть, это от неожиданности. Но я уверен: ты скоро опомнишься, Ева Дункан. Не беспокойся, я обязательно позвоню тебе еще раз.
– Будь ты проклят! Зачем?!
Он молчал несколько секунд, потом сказал:
– Потому что так надо, Ева. Наш сегодняшний разговор только убедил меня в том, о чем я догадывался. Ты необходима мне. Я ощущаю твои чувства и эмоции как приливную волну, которая несет меня все быстрее, все выше… И это восхитительно – других слов я просто не подберу.
– А если я не стану подходить к телефону?
– Станешь. Обязательно станешь, потому что, только если ты будешь помогать мне, у тебя появится крошечный шанс вернуть свою девочку.
– Ты лжешь! – вспыхнула Ева. – Если ты убил еще многих детей, то почему в Талладеге оказалась только Бонни? Одна среди восьмерых взрослых?
– Я почти уверен, что полиция нашла не всех. Дай подумать… Насколько я помню, там должно быть еще как минимум двое детей. Два мальчика, Ева. Они были старше твоей Бонни, но ненамного. Им было лет по десять-двенадцать.
– Но в Талладеге нашли только один детский скелет.
– Говорю тебе: остальные они просто пропустили. Заставь копов пошарить в низине под холмом. Это совсем недалеко.
В трубке раздались короткие гудки, и Ева медленно сползла по стене на пол. Она ощущала только холод. Жуткий могильный холод.
Нужно что-то делать, подумала она, трясясь как в ознобе. Нельзя сидеть здесь и ждать неизвестно чего. Джо. Она должна позвонить Джо.
Дрожащей рукой Ева набрала номер его мобильника.
– Приезжай, – сказала Ева, когда он ответил. – Приезжай немедленно.
– Что случилось, Ева?
– Скорее, Джо!
– Но что случилось?!
Ева неожиданно вспомнила.
– Талладега! – почти крикнула она в трубку. – Скажи шерифу, пусть поищут в низине под холмом. Там должно быть еще два детских скелета, может быть, больше.
Она дала отбой и, прислонившись спиной к стене, возле которой сидела, запрокинула голову. Главное – не думать ни о чем. Хотя бы до тех пор, пока не вернется Джо.
Она все еще сидела на полу, когда примерно час спустя приехал Джо. Увидев ее, он в два прыжка пересек комнату и опустился рядом с ней.
– Что с тобой? Тебе плохо? Ты заболела?
– Нет.
– Тогда какого черта тебе понадобилось пугать меня до смерти? – резко спросил он. – Я чуть концы не отдал. Господи, почему у тебя такие холодные руки? И почему ты сидишь на полу?
– Он сказал, что я немного не в себе. Наверное, это действительно что-то вроде шока.