Смертельная ртутная ложь. Жалкие свинцовые божки
Шрифт:
Заговорщицки улыбнувшись, Мэгги спросила:
– Гаррет, вы способны думать о чем-нибудь, кроме…
– Сколько угодно.
Сейчас я размышлял, например, не устроить ли соревнование по бегу – проверить, смогу ли я догнать ее.
– Гаррет!
– Не я это начал.
В отличие от многих женщин, она не стала отрицать своей вины.
– Да, но…
– Поставьте себя на мое место. Вы – молодой человек с горячей кровью, оказавшийся наедине с вами.
– Способность к лести заведет вас далеко, Гаррет, – хихикнула она.
Ух! Кое-что в моем организме
– Вы способны превратить любое дерьмо в конфетку, – закончила Мэгги.
Теперь хихикнул я и поставил себя на свое место, предположив, что она вернется на свое и позволит событиям развиваться предназначенным путем. Но после трудного путешествия на ее сторону стола оказалось, что события не получили дальнейшего развития. Неохотно – как мне показалось – она выскользнула из моих рук.
– Так не может продолжаться, если вы хотите, чтобы я отыскал вашу дочь, – пробормотал я.
– Действительно. Вы правы. Дело есть дело, и мы не должны позволить природе встать на его пути.
Вообще-то, я был готов разрешить природе поступать, как ей вздумается. Однако вслух произнес:
– Вернемся к сути вопроса… Я вовсе не такой, как вы обо мне думаете. Я работаю по законам логики и на основе фактов. Перед вами, мэм, серьезный профессионал Гаррет. Так не лучше ли будет, если вы начнете сообщать мне факты, вместо того чтобы соблазнять меня призывными взглядами?
– Не надо грубить, Гаррет. Мне так же тяжело, как и вам.
10
Итак, нам все же удалось добраться до апартаментов, принадлежавших Эмеральд – дочери Мэгги.
– Эмеральд? – удивился я. – А что же случилось с Жюстиной?
Эмеральд. Представляете? Куда подевались милые добрые Патриции и Бетти?
– Я назвала ее Жюстиной. Она себя называет Эмеральд. Девочка сама выбрала кличку, поэтому не смотрите на меня так.
– Как это «так»?
– Да так, будто выливаете на меня ушат помоев. Она предпочла это имя, когда ей было четырнадцать лет. Все стали ее так называть, и теперь я сама иногда зову дочь Эмеральд.
– Ясно. Эмеральд. Она так решила.
Естественно. Теперь ясно, что произошло с Патрициями и Бетти. Они стали обзывать друг дружку Амбер, Бранди и Фанн.
– Со временем она может снова захотеть стать Жюстиной, – продолжил я. – Когда начинается серьезная жизнь, люди возвращаются к своим корням. Не желаете ли вы мне что-либо сообщить, до того как я приступлю к раскопкам в апартаментах?
– Что вы имеете в виду?
– Обнаружу ли я нечто такое, за что вы могли бы пожелать заранее принести извинения?
О чудо из чудес! Она меня поняла.
– Не исключено, что обнаружите. Только я никогда туда не захожу и не знаю, что это могло бы быть, – сказала Мэгги и, как-то странно взглянув на меня, спросила: – Вы настроены на ссору?
– Нет. – Однако я, может быть и бессознательно, не желал, чтобы она заглядывала мне через плечо. – Вернемся к вопросу об имени. Не могли бы вы рассказать мне о том, что вам известно, прежде чем я начну выявлять незнакомые для вас предметы и факты.
Она снова одарила меня тем же взглядом. Боюсь, мой голос действительно звучал слегка раздраженно. Неужели у меня начало развиваться стойкое отвращение к работе? Или я заранее злился, зная, что Мэгги станет лгать и искажать факты, пытаясь подогнать все, что ей известно, под свое видение мира? Клиенты всегда так поступают. Даже когда понимают, что правда так или иначе выплывет на поверхность. Люди. Иногда они меня просто приводят в изумление.
– Имя Жюстина я дала дочери в честь моей бабки.
Я все понял по ее тону. Любой ребенок вышел бы из себя, узнав, что получил имя в честь какого-то старого пердуна, которого никогда не видел и на которого ему абсолютно плевать. Моя мамочка выкинула точно такой же фортель со мной и с моим братом. Я никогда не знал, что наши имена для нее значили.
– У вас на это были какие-то особые причины?
– Имя Жюстина постоянно присутствовало в семье. Кроме того, бабушка была бы обижена, если…
Обычная картина. Я не вижу в этом никакого смысла. Ребенка приговаривают к пожизненному страданию только из-за того, что кто-то мог обидеться. Три приветственных восточных клича: «Дураки! Дураки! Дураки!» Неужели родители не понимают, кто остается обиженным на долгие, долгие годы?
В апартаменты Эмеральд мы вошли через небольшую гостиную. В комнате стоял письменный стол с масляной лампой, рядом с ним – кресло. В помещении было еще одно кресло, диван, в который убирались постельные принадлежности, и неприметный открытый шкаф с полками. Повсюду царила стерильная чистота, и жилье выглядело даже более спартанским, чем следует из моего описания.
– Она когда-нибудь баловалась наркотиками?
Чуть поколебавшись, Мэгги ответила:
– Нет.
– Почему так неуверенно?
– Пытаюсь решить. Дело в том, что, когда ей было четыре года, ее похитил отец. Затем какие-то друзья убедили его, что ребенку лучше быть с матерью.
– Не мог ли он и сейчас предпринять нечто подобное?
– Скорее всего, нет. Он умер восемь лет назад.
– Да. Пожалуй, не мог.
Как правило, покойнички не борются за право воспитывать своих детей.
– У нее есть приятель?
– У девушки с Холма?
– Именно у девушки с Холма. Так сколько же их у нее?
– Кого?
– Да приятелей. Послушайте. Верьте или нет, но девушке с Холма сбиться с пути проще, чем обычной горожанке.
Я привел примеры из своей практики, включая рассказ о группе девиц с Холма, которые ради удовольствия и новых впечатлений подвизались в Веселом Уголке.
Мэгги Дженн испытала сильное потрясение и, казалось, была не в силах поверить, что ее ребенок может не соответствовать взлелеянному мамочкиным воображением образу. Ей не приходило в голову, что Эмеральд способна разбить сердце родительницы. Она явно отказывалась понимать, почему люди совершают мерзкие поступки, если от этого не зависит их жизнь. Проституция как развлечение не входила в круг ее жизненных представлений.