Смертельные прятки
Шрифт:
Когда подошла ее очередь, советская сторона представила план обеспечения коллективной безопасности в Европе. План делился на две части. В первой говорилось о заключении многостороннего договора с ГДР и ФРГ. Главной идеей было принятие обязательств полного отказа от применения силы в решении международных споров. Во второй части предусматривалось формирование системы гарантированных обязательств по обеспечению военно-политической безопасности для всех европейских стран. Союз предлагал постепенно распустить военные блоки, имеющиеся в Европе.
Предложения Москвы не приняли. Эйзенхауэр видел,
– Я, как представитель американского народа, ищу путь, нечто такое, что бы позволило всем убедиться в искренности Соединенных Штатов. И чтобы это помогло нам найти подход к проблеме разоружения. – Сейчас он смотрел только на представителей советской делегации. Он обращался прежде всего к ним. – И в этом свете я предлагаю нечто совершенно новое, кардинальное, но от этого еще более привлекательное. Я предлагаю, чтобы каждая сторона дала другой подробную схему своих военных объектов, а затем мы создадим внутри наших стран условия для проведения аэрофотосъемок другой стороной. Я предлагаю ввести проект «Открытое небо».
Не успел Эйзенхауэр закончить фразу, как за окнами раздался ужасный раскат грома, лампочки в зале заседаний Дворца наций моргнули и потухли. По залу пробежал не то вздох, не то стон. Затем свет включился. Эйзенхауэр продолжал стоять на трибуне. Слегка ошарашенный, растерянный, он пытался взять себя в руки. Когда ему это удалось, он с улыбкой произнес фразу, которую впоследствии разнесут по всем СМИ:
– Да, я, как истинный американец, мечтал произвести сенсацию своим заявлением. Но не думал, что выйдет так громко.
После этих слов грянули овации, обстановка сразу разрядилась, и представители четырех стран перешли к обсуждению проекта «Открытое небо».
Первым высказался премьер-министр Великобритании Энтони Иден. Он похвалил саму идею, отметил, что подобная инициатива благоприятно скажется на внешнеполитических отношениях между странами, если две ядерные сверхдержавы подпишут соглашение и откроют друг другу свое небо.
Французская сторона тоже возражений не имела, хоть премьер-министр Фор и высказался более сухо, это не было отказом.
Эйзенхауэр уже потирал руки, готовясь праздновать полную победу, когда на трибуну вышел представитель советской делегации Булганин. Он сразу же привлек к себе взгляды аудитории. Николая Булганина мало кто знал в лицо, но и тем, кто его знал, было интересно посмотреть на реакцию человека из Советского Союза. Булганин безусловно знал, какой интерес вызовет его персона. Он стоял и несколько минут ждал, пока внимание с его внешности переключится на то, что он собирается сказать.
Пятидесятилетний мужчина представительного вида. В шикарном костюме, как полагается, при галстуке. Светло-русые, тронутые сединой волосы крутой волной уходят на затылок. Глаза смотрят прямо и открыто. Общее благоприятное впечатление немного портил выпирающий вперед подбородок и чересчур суровые брови.
– Вопрос, поставленный перед нами господином Эйзенхауэром, – выдержав паузу, начал Булганин, – весьма интересен. Открыть границы всем без исключения. Показать все военные объекты, более того, отметить их на карте. Идее в смелости не откажешь. Еще более смелое заявление о том, что американская сторона готова уже сейчас открыть для всех желающих доступ на свои воздушные территории. Вопрос, по всей видимости, заслуживает серьезного внимания, и советская делегация непременно займется его изучением.
Булганин вернулся на место. Эйзенхауэр провожал его разочарованным взглядом. И это все?.. Все, что он счел нужным сказать? Глобальности вопроса как не бывало, словно представителям Союза предложили купить песок в пустыне или соленую воду в Атлантическом океане! Да что они о себе возомнили?! Считают себя выше всех – выше французов, выше англичан. Выше и важнее! Ну, разумеется, у них же в руках ядерное оружие, можно и поиграть с американцами, подразнить, чтобы те слишком не радовались.
Эйзенхауэр распалялся до тех пор, пока не понял, что совещание подошло к концу, а его участники переходят в зал, где подают коктейли. Стряхнув с себя разочарование, Эйзенхауэр пошел в зал для коктейлей. Вот тут-то его и ждал сюрприз. На пути в зал, случайно или намеренно, рядом с ним оказался Никита Хрущев. Встретившись взглядом с Эйзенхауэром, он улыбнулся и сказал:
– Я не согласен с председателем, – имея в виду Булганина, Председателя Совета Министров СССР.
Эйзенхауэр остановился. Хрущев уже давно скрылся за дверью, а он все стоял и смотрел в одну точку. «Я не согласен с председателем», – снова и снова звучало в его ушах. – «Я не согласен с председателем». Что это? Зачем? Улыбки, которая растягивала губы Хрущева, ни в словах, ни в интонации Эйзенхауэр не уловил. Шуткой такая фраза не казалась. Но зачем Хрущев сказал ее? Ответ мог быть только один: Хрущев – тот, кого Эйзенхауэр собирался вычислить в процессе этой встречи.
Истинный лидер Советского Союза теперь он: невзрачный, смешной и не слишком культурный представитель русской нации. Никита Хрущев, первый секретарь компартии, первый человек в стране. От него теперь зависит, примут русские предложение об «открытом небе» или нет.
И Эйзенхауэр принялся обхаживать Хрущева. Он не понимал, почему тот воспринял идею в штыки, почему решил, что американская сторона плетет какой-то шпионский заговор против Советов, но ему никак не удавалось нащупать хоть что-то, что смягчило бы впечатление от его предложения на конкретного человека. Как мог, Эйзенхауэр доказывал, что предложение его искреннее, что оно будет «только началом». Он никак не мог понять, что русские теряют, приняв его предложение. Они ведь знали, что разведывательные полеты над их территорией уже идут, а спустя два-три года, когда появится новая техника слежения, так называемые спутники, Советский Союз уже не закроет своих территорий. Так почему же не согласиться? Почему не повысить свою репутацию, не сделать жест доброй воли, раз ты все равно ничего не теряешь?