Смертельные враги
Шрифт:
– Разрази меня гром! Это я-то, Бюсси – школяр?!
– К тому же плохой школяр... который даже не умеет держать в руке шпагу... Вот так... Оп! Лети!
И шпага Бюсси вылетела из его рук и упала в пропасть.
– О, дьявол! – прорычал Леклерк и принялся рвать на себе волосы.
Сен-Малин за его спиной кричал:
– Место! Уступите мне место, черт побери!
Ошалевший Бюсси не двигался, по-прежнему загораживая дорогу остальным. Озираясь безумным взором, он заметил Монтальте, который, спешившись, проскользнул впереди всех и теперь протягивал ему шпагу.
Бюсси с радостным воплем
– Опять! – воскликнул Пардальян. – Право слово, вы неуемны, сударь!
Он не успел договорить, как шпага Бюсси (вернее, Монтальте) уже описала в воздухе кривую и отправилась вслед за первой на дно пропасти.
– Ну, – спросил Пардальян, – на сей раз вы удовлетворены? Насколько я умею считать, я выбиваю оружие у вас из рук уже в пятый раз... Решительно, вам со мной не везет.
Бюсси воздел к небу кулаки, подавил проклятие и опустился на землю, словно сраженный гневом и стыдом.
Ему бы пришел конец, если бы Пардальян – верх унижения и верх великодушия! – не схватил фрехтмейстера своей железной рукой и не уложил его, потерявшего сознание, поперек седла.
Сен-Малин как раз пытался пройти и занять место де Бюсси, когда Монтальте, встав перед ним, прошипел свистящим шепотом:
– Заклинаю вашей жизнью, сударь, не двигайтесь!
– Смерть всем чертям! Вы сошли с ума?
– Не двигайтесь, повторяю вам... Этот человек – дьявол! Если мы ему позволим, он убьет нас всех, одного за другим, или же лишит нас оружия... Увезите Бюсси, возвращайтесь к принцессе. Я приказываю вам от ее имени... Езжайте, господа!
Пардальян, покончив с Бюсси, повернулся к охранникам и спросил с самым любезным видом:
– Чья теперь очередь, господа?
Но Сен-Малин, Шалабр и Монсери, чертыхаясь, повиновались приказу кардинала. Бросая яростные взгляды, предназначенные в одинаковой мере и Монтальте, и Пардальяну, они спешились, подхватили Бюсси и попытались привести его в чувство...
Тем временем Монтальте решительно встал перед Пардальяном и бледный от сдерживаемой ярости произнес:
– Да будет вам известно, сударь, я вас ненавижу!
– Вот как?.. Но я вас не знаю. Кто вы?
– Я – кардинал Монтальте, – сказал тот, гордо выпрямляясь.
– Племянник многоуважаемого господина Перетти?.. Как здоровье вашего дядюшки? – отвечал Пардальян с любезнейшей улыбкой.
– Я ненавижу вас...
– Вы уже говорили это, сударь, – холодно сказал шевалье.
– Я убью вас!
– Ага, вот это другое дело!.. И каким же образом вы рассчитываете отправить меня в мир иной?
– Я вас предупредил, сударь, – сказал Монтальте, скрежеща от гнева зубами. – Мы с вами еще встретимся.
– Да хоть сейчас, если пожелаете... Нет? Ну, в таком случае, где вам будет угодно и когда вам будет угодно.
Тем временем слуги Фаусты удалялись, увозя с собой Бюсси-Леклерка; придя в себя, он плакал, переживая свое поражение и не слушая расточаемых ему утешений; поодаль следовал Монтальте, погруженный в задумчивость.
– До скорой встречи, господа! – крикнул им Пардальян.
И пожав плечами, он вновь пустился в путь, мурлыча охотничью песенку времен Карла IX.
Он не проехал и пятидесяти шагов, как раздался выстрел. Пуля ударилась в скалу, рядом с которой он находился, примерно в двух туазах [2] от него. Он живо поднял голову. Монтальте, стоя высоко над ним, один, склонился над пропастью с пистолетом в руке, который он только что разрядил. Видя, что его выстрел не попал в цель, кардинал вскочил в седло и, угрожающе махнув рукой, бросился вслед за своими спутниками.
2
Старинная французская мера длины равная 1 м 949 мм.
Глава 10
ДОН КИХОТ
Продолжая свой путь по равнине, всадник размышлял: «Черт возьми! Если бы он рассчитал чуть получше, с господином посланником и его миссией было бы покончено.» Но вскоре Пардальян нахмурился:
– Бюсси-Леклерк и остальные напали на меня как подобает дворянам, шпага против шпаги... Но тот принадлежит церкви... и он пытается убить меня... За ним нужен глаз да глаз! Он сказал, что ненавидит меня, но почему?.. Ведь я его вовсе не знаю...
Секунду он подумал, потом по привычке пожал плечами:
– Черт подери! Стало быть, я так и не изменюсь всю свою жизнь?.. Мой бедный батюшка, будь он еще жив, мог бы обрушить на меня самые яростные упреки, и недаром... Ну, ладно. Наконец я выбрался из всех этих горных ловушек. Здесь, по крайней мере, видно далеко вперед.
И он вновь вернулся к своим размышлениям:
– Так в чем же дело? Со всеми прошлыми долгами – и благодарности, и ненависти – я разделался, совесть у меня чиста, нападения мне ждать неоткуда; я мог бы спокойно жить-поживать и смотреть на все происходящее со стороны. Да, черт возьми! В конце концов, какое мне дело до забот и короля Генриха, и короля Филиппа? До госпожи Фаусты и до папы? До церкви и до церковной реформы? И Бог весть еще до чего?..
Он обернулся и увидел вдали Фаусту и ее эскорт, только что добравшихся до подножия горы. Он покачал головой:
– Однако же я в очередной раз, словно меня укусил тарантул, вмешиваюсь в то, что меня не касается!.. В очередной раз я бросаюсь в игру, где мне нечего делать и где мое присутствие смешивает все карты... И я имею глупость поражаться тому, что не знакомые мне люди желают моей смерти? Клянусь Пилатом, удивлять должно было бы как раз обратное.
А ведь все еще только начинается, и понадобится совсем немного времени, чтобы все монахи Испании – а одному Богу известно, сколько их тут! – были науськаны на меня!
Шевалье обернулся еще раз: эскорт Фаусты уже скрылся из виду.
Он тряхнул головой и весело произнес:
– Ба! Уж коли ввязался... К тому же я не такое переживал, да и не безрукий я, слава Богу!
Размышляя подобным образом, он прибыл в Мадрид, не повстречавшись более ни разу с эскортом Фаусты и без единого приключения, достойного упоминания.
На берегу Мансанарес, на холме, где ныне стоит королевский дворец, в то время возвышался Алькасар – королевская резиденция.
Пардальян направился прямо туда. Первый же офицер, к которому он обратился, сказал ему: