Смертельный танец
Шрифт:
– Я хочу тебя, Ричард, и ты это знаешь.
– Жан-Клода ты тоже хочешь, так что это не очень лестно. Ты говоришь чтобы я убил Маркуса, будто это легко. Ты считаешь, что это будет легко, поскольку он монстр или поскольку я монстр?
– Ричард... – Спор завернул туда, куда я не предполагала. Я не знала, что сказать, но что-то надо было. Он стоял передо мной, и на лице его высыхали слезы. Нагой и прекрасный, он все равно имел очень несчастный вид. – Я знаю, что тебе трудно будет убить Маркуса. И никогда не говорила, что это не так.
– Тогда
– Я считаю это необходимым.
– Ты могла бы это сделать? Просто его убить?
Я задумалась на миг, потом кивнула:
– Да, я могла бы.
– И потом не переживала бы.
Я поглядела прямо в эти полные боли глаза и сказала:
– Нет, не переживала бы.
– Если ты говоришь всерьез, то ты еще больший монстр, чем я.
– Да, думаю, ты прав.
Он потряс головой.
– И тебе все равно, что ты отнимешь у человека жизнь? – Он рассмеялся, и смех прозвучал горько. – Или ты не считаешь Маркуса человеком?
– Тот, кого я убила вчера, был человеком.
Ричард уставился на меня с новым ужасом в глазах.
– И после этого ты спокойно спала?
– Вполне прилично, если учесть, что ты послал в мою постель Стивена.
Странное выражение мелькнуло на его лице. Он на долю секунды о чем-то задумался.
– Господи, Ричард, ты же достаточно хорошо меня знаешь!
Он опустил глаза.
– Знаю. Просто я так тебя хочу, а ты все говоришь “нет”. Я уже во всем сомневаюсь.
– Черт возьми, я не собираюсь утешать твое самолюбие посреди ссоры! Ты послал ко мне Стивена, потому что злился. Сказал, что я буду его защищать. Тебе не пришло в голову, что я никогда не спала – имею в виду просто спать – в одной кровати с мужчиной?
– А твой жених в колледже?
– С ним у нас был секс, но ночевать он не оставался. И я хотела, чтобы, когда я в первый раз проснусь рядом с мужчиной, это был ты.
– Прости, Анита, я не знал. Я...
– Ты просто не думал. Отлично. А теперь скажи, зачем это представление в голом виде? В чем дело, Ричард?
– Ты видела драку этой ночью. Видела, что я сделал, что могу делать.
– Частично.
Он покачал головой:
– Ты хочешь знать, почему я не убиваю? Почему всегда останавливаюсь в последний момент?
Взгляд у него стал дикий, отчаянный.
– Скажи, – тихо попросила я.
– Потому что меня это радует, Анита. Радует ощущение рук – когтей, – рвущих чужую плоть. – Он обхватил себя руками. – Вкус свежей горячей крови возбуждает. – Он сильнее потряс головой, будто пытаясь стереть это чувство. – Я хотел разорвать Себастьяна на части. Я это чувствовал как зуд в руках, в плечах. Мое тело так же хотело убить его, как я хочу тебя.
Он обнимал себя за плечи, но тело его говорило само за себя. Мысль об убийстве Себастьяна его возбудила – в буквальном смысле слова.
Я проглотила застрявший в горле ком.
– И ты боишься, что, если сдашься и убьешь,
Он глядел на меня, и в глазах его был страх: страх, что он монстр, что я права, не прикасаясь к нему, не разрешая ему прикасаться к себе. С монстрами не трахаются – их убивают.
– А ты радуешься, когда убиваешь?
Мне пришлось подумать секунду или две. Потом я показала головой:
– Нет, меня это не радует.
– А какое же тогда чувство?
– Никакого. Я ничего не чувствую.
– Но какое-то чувство должно быть?
Я пожала плечами:
– Облегчение, что убита не я. Триумф – что я была быстрее, точнее. – Я, снова пожала плечами. – Ричард, мне нетрудно убивать. Просто нетрудно и все.
– А когда-то было трудно?
– Да, было.
– А когда стало нетрудно?
– Не знаю. Не первая смерть и не вторая, но когда доходит до того, что всех уже не помнишь... тебя либо это перестает беспокоить, либо ищешь себе другую профессию.
– А я хочу, чтобы мне это было трудно, Анита. Убийство должно значить больше, чем кровь, возбуждение или даже выживание. Если это не так, то это плохо, а мы – просто звери.
На эту мысль его тело тоже отреагировало и не сочло ее возбуждающей. Он казался очень незащищенным и испуганным. Я хотела попросить его одеться, но не стала. Он вполне намеренно решил остаться голым, будто чтобы раз и навсегда доказать, что я не хочу его – или что хочу.
Я не очень люблю испытания, но в его глазах был такой страх, что собачиться было бы трудно. Он отошел и встал перед кроватью, потер плечи руками, будто от холода. Был май в Сент-Луисе, и холодно ему не было. По крайней мере в смысле температуры воздуха.
– Вы не звери, Ричард.
– Откуда тебе знать, кто я?
Я знала, что этот вопрос он скорее обратил к себе, а не ко мне.
Я подошла к нему, вынула “файрстар” из-за пояса и положила на ночной столик рядом с лампой. Ричард смотрел на меня настороженными глазами, будто почти ожидал, что сейчас я сделаю ему больно. Я собиралась по всей возможности этого избежать.
Я коснулась его плеча, легко, там, где он его потирал. Он застыл.
– Ты – один из самых высокоморальных людей, которых я в жизни видела. Ты можешь убить Маркуса и не стать при этом бешеным зверем. Я это знаю, потому что знаю тебя.
– Габриэль и Райна убивают, и вот они такие, как они есть.
– Поверь мне, Ричард, ты не такой.
– А что, если я убью Себастьяна и Маркуса, и мне это понравится? – Лицо Ричарда исказилось, от ужаса при этой мысли.
– Может быть, тебе это будет приятно. – Я крепче стиснула его руку. – Но если и так, это не позор. Ты такой, как есть, – ты этого не выбирал. Оно само тебя выбрало.
– Как же ты говоришь, что это не позор – радоваться, когда кого-то убил? Я знаю, как это бывает: мне приходилось охотиться на оленей. Я люблю погоню, момент убийства, люблю есть теплое мясо.