Смертеплаватели

Дмитрук Андрей Всеволодович

Вот нож-полумесяц опускается на его обращённую к небу грудь. Слышен чавкающий звук точных ударов — опытный жрец вскрыл уже немало грудных клеток… Перерубив рёбра, ахкин-наком взламывает их и, привычным жестом запустив руку внутрь тела, хватает скользкое, бьющееся сердце. Рывок! С воплем торжества жрец поднимает над собой алую, струящую кровь добычу.

Спаситель упивается щедрой, никогда не испытанной болью, тонет в ней, пока вслед за собственным сердцем не оставляет разъятую плоть, чтобы провалиться вверх, в лазоревый, полный радостного сияния колодец…

VI. Большой Киев, 2178–2180 годы

Влюбиться можно и ненавидя.

Фёдор Достоевский

Через пять лет после окончания юридической школы. Я — дипломированный законовед, редактор-ведущий

правоведческой хроники домоградского телевита. Бывают у меня связи с женщинами, даже изрядные увлечения, — в них ли суть?… Со своей королевской осанкой, предельно близкая и недостижимая, за всеми моими «любвями» маячит Кристина. Когда мы сидим у нее вдвоём и она спокойно говорит мне что-нибудь вроде: «Надо бы на биокоррекцию, а то что-то стала часто бегать пи-пи», — понимаю, что и через сто лет не посмотрит она на меня влюблёнными глазами…

Её интимная жизнь от меня полностью скрыта. Замуж, как и большинство её сверстниц, Крис не торопится, откладывает до тридцати, а то и до сорока; романы ни с кем явно не крутит, — но я необъяснимым образом знаю, что у неё кто-то есть. Серьёзный, постоянный.

Иногда, задумавшись об этом, маниакально ставлю рядом с ней Балабута. Тоже интуиция — или просто бред ревности?…

Школу Генка не окончил, бросил перед самым выпуском; сменил несколько работ в домограде, потом за его пределами. Подозрения насчет малолетней балерины не подтвердились (невиновен? хитёр?), но сводки говорят обо все новых случаях балабутства в городе, вполне могущих быть делом рук Фурсова. В этих выходках видны чудовищная разнузданность, нежелание считаться ни с чем во имя утверждения своей воли. Опять несколько жестоких насилий над женщинами, девочками… с последующим исчезновением преступной тени, которой, кажется, не страшны ни ВББ, ни любые следящие устройства. Один из наших соучеников, Кобозев, встретив Генку, завёл с ним крупный разговор, — уж не высказал ли подозрения?… Фурсов прикинулся оскорблённой невинностью. Через неделю, при взлёте, минилёт Кобозева внезапно свернул и помчался прямо на громадный ремонтный робот, перестилавший покрытие соседней дорожки: Мишка выбросился на ходу, отделавшись переломом руки. Времени для вмешательства любых служб не было. Произошёл взрыв, после которого ни один регенератор не восстановил бы тело Кобозева… Заключение эксперта: злонамеренное дистанционное влияние на мозг минилёта. Конечно же, усилия ПСК отыскать злодея оказались тщетными…

Фурсову, с его способностями и при том внимании, которое оказывает ему страна, ничего не стоило бы стать знаменитым, обрести самую громкую славу — в биопьютерном ли деле, в любом ином. Например, вне конкурса занять место оператора-программиста в экипаже сверхдальнего светолёта «Титан» — место, о котором грезит не менее, чем сто миллионов парней и девушек во всём мире… Но Генка, похоже, тешит своё артистическое самолюбие иначе. Служа каким-нибудь скромнейшим, безвестным регулировщиком экосистемы реки Ирпень, втихую совершает нечто, приводящее город в нервную дрожь…

Наконец, осенью 2179 года Балабут исчезает бесследно. Нет ни его самого, ни художеств, обличающих (по крайней мере, для меня) Генкину руку. «Пропал для всех, но не для неё!» — визжит внутри меня истерический голос. Скрипя зубами, гоню от себя мучительное видение: стонет, мечется Крис, подмятая им, голая и покорная, — а на бледном асимметричном Генкином лице всё та же ухмылка, словно рыболовным крючком подтянули кверху угол его рта…

Конец апреля. День рождения Кристины. Ей исполняется блистательных двадцать четыре. Родители снова в отлучке: передав свои изображения из Сиккима и проведя, в виде вполне достоверных фантомов, около часа в нашей компании (разве только не чокаясь своими бокалами), сказали, что не хотят мешать «детям» веселиться — и исчезли. Собралась юршкольная братия, испытанные друзья. Впрочем, кое-кто явился с незнакомой нам дамой или новым кавалером, поэтому веселье немного натянутое. Странно видеть, как старый товарищ играет некую роль, лирическую или героическую, нарочно для своей пары…

Возможно, я слишком ироничен сегодня, не по-доброму наблюдателен, — но таким меня делает присутствие Крис. Она стала просто моей болезнью; я подумываю, не пройти ли психочистку, не попытаться ли выполоть с корнем постылое чувство… А пока — сидя на просторном балконе жилблока Щусей, потягиваю сигару над рюмкой водки «эрготоу», сваренной на робокухне

по старинному пекинскому рецепту. К лицу моему приросла мина любезно-снисходительного благодушия.

Весенний вечер холодноват, поэтому громадный балкон окружён течением тёплого воздуха. Собственно, так балкон обогревают и зимой, чтобы не превращать его в скучный закрытый ящик… Фиолетовые клематисы сбегают из ваз на перилах, благоухают листья лимонных деревьев в кадках. Площадка заставлена маленькими лакированными столиками. Одни девушки щеголяют полным китайским нарядом, от великолепно расшитой пелерины-юньцзянь на плечах и длинного узорного платья до туфелек с расширяющимся книзу каблуком посреди подошвы; другие, следуя нынешней европейской «пастушеской» моде, одеты в платья с рюшами, кружевные чулки и белые туфли-лодочки. Такой наряд дополняет большая круглая шляпа, похожая на клумбу или на насест с райскими птицами; но шляпы сняты ещё в прихожей… (Честно говоря, мне больше нравятся «пастушки»: когда они садятся, можно видеть ноги выше щиколоток.) Мужчины уже сбросили пиджаки и сидят в жилетах, ослабив узлы галстуков. Лишь Равиль Гареев, ныне слушатель Федеральной политакадемии, не расстаётся с белым, украшенным серебряными аксельбантами кителем. Чопорность? Желание покрасоваться? Равик всегда был изрядно скрытен…

У компании два центра: Женька Полищук, специально прилетевший с орбитальных верфей, и сама Кристина. Полищук, вечный мальчик, щуплый, остроносый, с движениями торопливой птицы и всегда восторженными глазами, говорит без умолку, привалясь задом к перилам. Крис говорить не обязательно — достаточно лишь ходить взад-вперед, от балкона к нише продуктопровода, улыбаться и носить на подносе закуски, чтобы мужчины не отводили от неё взглядов. Один Женька столь увлечён, что и внимания не обращает на хозяйку. Он сейчас там, в краю своего счастья, за триста тысяч километров отсюда, на стапелях, где собирают «Титан». Собственно, Звездочёт, в определенном смысле, действительно там. Зрительная зона его мозга слегка «достроена», чтобы принимать изображение от специального робоглаза, летающего возле звёздных верфей. Так что, лишь пожелав, Женька в любой момент вместо этой квартиры и наших физиономий может увидеть Космос…

Тому, кто сам там не бывал, невозможно вообразить всё это. Звёздное небо, сплошь, во всех направлениях, занято решётчатыми модулями. Громады ажурных конструкций заслоняют близкую Луну и лазоревый горб Земли. Между фермами скользят капли скутеров, блестят зеленоватые вспышки сращивания. На свету всё сверкает, в тени не видно ни зги; из провалов вдруг высовываются членистые лапы роботов. А в центре необозримой стальной паутины покоится нечто, размерами подобное небольшой планете, но причудливой формы и лишь частично покрытое бронёй. Видны части каркаса, внутренние проходы и полости, также озаряемые трепетными огнями…

Всё человечество строит великий корабль, но рабочих-монтажников всего около двухсот. Каждый из них владеет ракетным скутером и повелевает стадом больших и малых роботов. Этого достаточно, чтобы «Титан» рос с заданной скоростью. Большинство строителей — такие люди, что Женьке невольно хочется смотреть на них снизу вверх: сильные, надёжные, умные, весёлые и открытые. Какие уж там счёты между ними, тем более, подлежащие ведению юрисконсульта из ПСК! Должность у Полищука, можно сказать, условная: никого он не мирит, ни в каких правонарушениях не разбирается и уж наверное не вызывает оперативную группу. Разве что однажды помог успокаивать совсем молодого двигателиста, впавшего в истерику из-за агорафобии, ужаса перед безграничной пустотой со всех сторон; да и то, главную роль тогда сыграл врач-психосинтетик…

На верфях все мысли, чувства и дела вертятся вокруг того сложнейшего Целого, что вот уже пятый год складывается здесь, срастается, обретает должные размеры и мощь. У звездолёта один фотонный отражатель будет свыше ста километров в диаметре. А многокилометровые трубы-тоннели, соединяющие двигатель с жилым корпусом; а сам шаровидный «дом» для астронавтов, с многослойной бронёй и защитным силовым полем, — неуязвимый корпус, где скрыты уютные комнаты, бассейны, теплицы и даже танцевальный зал; а добавочные баки для антивещества, каждый из которых, взорвавшись, мог бы если не испарить, то изрядно оплавить близкую Луну?… Даром, что ли, корабль назвали «Титаном»?! Только такому, как он, под силу путь в десятки световых лет, к белой звезде, которая меняет свою яркость в странном и, похоже, осмысленном ритме…