Смертная гильза
Шрифт:
— Здорово, казак! — я протянул руку. Хоть одно приятное лицо за несколько последних дней.
— Здрав буде, боярин! — шуткой ответил Черепанов.
— Встретил?
— Рабиновича-Коэна?
— Его.
— Подобрали твоего доходягу. Досталось человеку, не приведи Господь, — он перекрестился.
— Тебя не трясли?
— Нет, все по-тихому сработали, — Черепанов усмехнулся в бороду, — они-то может и спецназ, только мы знаем все стежки-дорожки, на пузе исползали. В засадах раньше сидели, ждали, когда чечены полезут грабить. Поэтому и никто нас не заметил. А когда бомба твоя зажигательная рванула, мы сразу засекли куда твой Рабинович покатился. Потом перестрелка началась. Мы тем временем подползли к пленнику. Пароль-отзыв, все как ты говорил. Он худющий, кожа да кости, мы его на себя — и потащили, пока мужики в перестрелку играли. Ох и нравится им это! — казак улыбнулся: — Тут один дух нас увидал, давай по нам шмалять, пришлось уговорить его, — все это он рассказывал спокойно, обстоятельно.
Не верилось, что он бывший военный. Не было в его лексиконе военных оборотов. Только чувствовалась какая-то обстоятельность, надежность что ли. Знает человек, для чего живет, работает, воюет. Не мотает его, не штормит. Не играет он в игры с ФСБ и Моссадом. И как-то спокойно с ним, надежностью от него веет. С таким не страшно и в огонь и в воду. Тут понимаешь выражение «Как за каменной стеной».
— Притащили мы, значит, Андрюху на нашу землю. Лежим, ждем, может погоня. Ан нет. Пошумели, постреляли, но к духам не пошли. Видели, как тебя мордой по траве возили. Сильно досталось?
— Могло быть хуже, — я усмехнулся.
— А как вырвался?
— Дуракам и пьяницам везет. У них против меня ничего не было. Ни денег, ни Рабиновича. Кровушки попили вдосталь, и отпустили, потом пришлось уходить. Кстати, если вдруг будут брать меня сейчас, то ты ничего не знаешь. Я просто попросил тебя подвезти меня. Увидел знакомое лицо на рынке и попросил подбросить. Ты понял?
— Досталось же тебе, Алексей, коли так говоришь, — он покачал головой.
— Денег хватило? — в нашу последнюю встречу я оставлял Черепанову пятьсот долларов на лечение Рабиновича.
— А на что они? На лекарства только потратили, а так я тебе все верну, — он говорил про деньги спокойно, как про какой-то инструмент, топор, например.
— Оставь себе. Что доктор сказал? Рабинович в городе?
— Сломано два ребра, но уже почти срослись. Правда, неправильно, но уже что либо поздно исправлять. Увеличена печень, видимо от побоев. Ну, сотрясение мозга — это естественно, откуда он пришел, иначе и не могло быть. Был сломан нос, вроде как зарос. Зубов многих нет — вставит, это дело поправимое. Что еще? А, да, крайнее физическое и нервное истощение. Нужен покой и питание. Витаминов побольше. Сам понимаешь, более подробного обследования я провести не мог. Не в больницу же его везти. А насчет доктора, не волнуйся — человек надежный. Мы его из чеченского плена полгода назад сами доставали. Как рассказал ему, что пациент тоже в плену у «чехов» был, так он ночью примчался. Когда спросили менты на посту, сказал, что на роды спешит. Денег ни копейки не взял. Сам настрадался, горемыка!
— Ясно. Так Рабинович в городе или у себя оставил?
— В городе. К нему и везу. У меня знакомые уехали к родственникам в Мурманск, матушка захворала, вот ключи и оставили. Будут через месяц, а может и позже. Как будут выезжать — позвонят. Я сообщу, живите. Только не гадьте.
— Обижаешь. Мы с Андреем тебе жизнью обязаны. Так сказать, кровники, только в хорошем смысле этого слова. Кабы не ты, так Рабиновича уже допрашивали бы без перерыва на перекур.
— И дернула же его нелегкая к чеченам в зубы переться. Хотя знаешь, Алексей, я может ничего не соображаю в ваших оперативных делах, но уж больно все это дело попахивает шпионажем.
— Я тоже так думаю, только мне глубоко наплевать. Я вытаскивал своего сослуживца, с которым мы вместе усерались от страха под молдавскими обстрелами. Андрей со своим взводом помог нам выйти из-под минометного обстрела в Дубоссарах. На следующий день там ополченцев человек тридцать за пару минут положили. Сейчас на том месте обелиск стоит, а мог и я там остаться. Поэтому пусть он шпион всех разведок мира, я в эти игры больше не играю. Думаю, что и Рабиновичу этой экспедиции хватило тоже на всю оставшуюся жизнь.
— Наверное, ты прав. Я поговорил с ним, знаешь, в нем жидовского меньше чем в нас с тобой. Нормальный русский мужик, если не фамилия, так и не сказал бы, что еврей. Вот ты говоришь, что и офицер он нормальный. На войне сразу видно, человек ты или дерьмо собачье.
Потом я попросил его выкопать деньги и привезти их мне. Аппаратуру, приемник, сканеры, радиозакладки тоже. Мои наличные запасы быстро иссякнут, коли Рабиновичу нужны медицинский уход и усиленное питание.
Теперь осталось дело за малым. Нужно его вывезти в Москву и передать в посольство Израиля, пусть они как хотят его вывозят из страны. Это их еврейские заморочки.
Вот и приехали. Почти окраина. Тихий двор. Летом здесь хорошо. Много деревьев, много кустарников. Мамаши сидят с колясочками, рядом бабульки обсуждают самые свежие новости двора и мировой политики. Хорошо им, знают ответы на все вопросы. И как ребенка воспитать и как мировые проблемы разрешить. Если бы молодость знала, а старость могла!
Третий этаж обычной «хрущобы». Дверь отперли ключом, заходим.
— Андрей, свои, — негромко окликнул его Черепанов.
Из-за угла, что вел на кухню вышел Рабинович. В правой руке отвинченная ножка от табурета, в левой — кухонный нож.
— Леха! — тихо произнес он, потом обнял меня.
Обнял, не выпуская из рук ни ножа ни табуреточной ножки.
— Леха! — его сотрясали рыдания.
Он плакал, его слезы текли мне за воротник.
— Ну, что ты, Андрей, что ты! Все позади, все хорошо.
Я отстранил его, было такое ощущение, что я обнимаю скелет. Выпускник Бухенвальда. У самого перехватило горло. Помог Андрею сесть на диван. Он держался за бок.
— Ладно, Алексей, я поехал. Буду через пару дней.
Черепанов попрощался, сам выглядел смущенно. Я закрыл за ним дверь. На всякий случай дверь подпер стулом.
Одно дело просто слышать, что человек истощен, другое — видеть этого человека. Казалось, что ключицы прорвут кожу. Не голова, а череп. Только огромные черные глаза, полные слез, длинный нос, и большие уши. И, глядя ему в глаза, я понял, что правильно сделал — не передал Рабиновича Андрея в руки российских спецслужб, а может и правосудия. Свои интересы я, впрочем, тоже преследовал, но как-то не думал тогда об этом.