Смертная гильза
Шрифт:
Но когда я увидел, в каком он состоянии, то продублировал это прямым объяснением. Не понял или не сделал — сам дурак! Как только меня потащили: Черепанов — тот самый казак из поезда, и его приемный сын, они должны были найти Рабиновича, спросить пароль (узлы связи) и эвакуировать Андрея к себе.
Я сильно рисковал. Очень сильно. Но другого выбора у меня не было. Оставил ему все свое снаряжение, даже ножи из подошв ботинок вытащил. Тот, что в часах остался — ерунда. Была типичная самозащита, а дедок сам себя рванул, сжег.
Судя по тому, что стали чаще останавливаться, понял — приехали в город.
Даже на посту ГАИ остановили.
— Документы. Машину к досмотру!
Старший машины показал документы.
— Счастливого пути! — поехали дальше.
Минут через двадцать добрались до места. Все тело затекло, я не чувствовал его. Пинками выкинули из машины и, низко пригибая мне голову, потащили в какое-то солидного вида здание. Затолкали в одну из комнат.
— Раздевайся!
— Полностью?
Удар по почкам был ответом. Я упал на колени.
— Браслеты снимите, я не могу расстегнуться.
— Сними, — по-прежнему вокруг меня маски-шоу.
Я начал растирать запястья. Кисти опухли и потемнели. Больно, чувствую, как кровь побежала по венам.
— Быстрее!
— Сейчас. Сейчас! — я раздавлен, растоптан, мне страшно и больно.
Суетливо, негнущимися пальцами пытаюсь расстегнуть пуговицы. Не получается.
— Быстрее! — меня несильно толкают пристегнутым рожком автомата.
Я падаю, ударяюсь плечом о стену.
— Стоять!
— Да сейчас, сейчас! Пальцы затекли! — я продолжаю бороться с пуговицами, молниями.
На пол летят куртка, свитер, рубашка, майка; присаживаюсь на самый краешек стула, развязываю шнурки на ботинках, снимаю их, потом брюки. Грязь на них засохла и они стоят колом. Остался в одних трусах. Потираю плечи. Холодно. Но моих конвоиров это не волнует. На руках вновь защелкивают браслеты и, толкая вперед, ведут по длинным коридорам. Я бос, пол мраморный, очень холодный. Видимо, дорожки ковровые у них только там, где большие начальники ходят.
Заталкивают в просторный кабинет. Верхнее освещение не включено, горит лишь настольная лампа на столе, светит прямо на стул. Меня подводят к этому стулу и швыряют на него. Я закрываюсь скованными руками от слепящего света.
— Смотреть прямо! — голос из темноты, из-за лампы.
— Свет! Больно! — выдавливаю из себя.
Мне уже не надо притворяться. Холод и страх делают свое дело. Кожа покрывается пупырышками, меня бьет мелкая дрожь.
— Фамилия, имя, отчество, убрать руки от лица!
— Салтымаков Алексей Михайлович.
— Убрать руки!
Я убираю. Свет слепит глаза, я закрываю веки. Лампу направляют немного в сторону. Записывают. Слышно как шариковая ручка скребет по бумаге. Рядом вспыхивает еще одна яркая лампа — снимают на видеокамеру. Психолог тоже здесь. Он потом будет много раз прокручивать пленку и сверять реакцию на вопросы. Адекватно или вру.
Теперь надо довести себя до исступления. Это важно. Страх смажетреакцию. Я начинаю сильнее трястись телом. Лицо делаю более испуганным, взгляд встревоженным. Бегаю глазами, пытаясь увидеть собеседников.
Следуют автобиографические вопросы. Еще вопросы. И плевать, что я сижу перед ними в трусах, и мне очень холодно.
— Цель прибытия в Ставропольский край?
— Обмен.
— Какой обмен?
— Выкуп заложника, находящегося в плену у преступников, на чеченской территории.
— Зачем?
— Чтобы передать его в руки сотрудников ФСБ.
— Ложь!
— Я клянусь! Мне это предложил капитан Толстых! Он сказал, что Рабинович шпион! Я хочу восстановится на службе! А он был моим пропуском. Гарантом!
— Почему не выходил на связь с органами безопасности здесь в Ставрополье, Моздоке?
— Так я же не знал, что вы в курсе событий и за мной могли следить бандиты!
Все это я проговорил скороговоркой, не задумываясь, смотрел только прямо, сквозь лампу.
Потом начались новые вопросы, но к ним я был готов. И вот настало время очень важного вопроса. Я давно его ждал, очень ждал.
— Зачем сигнализировал зажигалкой и фонарем?
— Вам и сигнализировал, что Рабинович у меня.
— Откуда ты знал, что мы находимся при обмене?
— В автобусе я срисовал всю вашу бригаду наружки, потом специально звонил из хозяйского дома, знал же, что телефон на контроле, вы все и узнали. Я же говорю, что вел Рабиновича к вам.
— Врешь ты все! — раздался новый голос из темноты. — Сейчас я тебя по Указу Президента на месяцок в СИЗО оттартаю, и засуну не в БС, а в пресс, там из тебя мигом Машкусделают. Как тебе такой расклад?
На языке нормальных людей это означает, что меня хотят отправить следственный изолятор временного содержания и определить там не в камеру бывших сотрудников, а в пресс-камеру, где из меня по заказу моих же бывших коллег сделают пассивного педераста. И все это будет продолжаться, согласно новому Указу Президента, вопреки уголовно-процессуального кодекса не три дня и не десять, а целый месяц.
Коллеги, язви их в душу, могли это устроить. Я учитывал и этот вариант, но тогда я из тюряги не выйду. Чтобы я — боевой офицер позволил уголовникам надругаться над собой?! Не удержусь — придушу, а там и меня кончат…