Смертник номер один
Шрифт:
– Это мнение человека с оторванной при рождении головой, – возразил я с усмешкой. – Случается такая родовая травма. Редко, но случается. К примеру, попробуй-ка разберись без специальной подготовки с указателями в прицеле. Я пробовал. С артиллерийским прицелом разобраться легче. Там рисок меньше, и вообще все понятно.
– У простых винтовок и прицелы простые, – стоял на своем Николай Владимирович. – Конечно, дальность у них минимальная, и точность примерно такая же, но кто-то может попробовать. Потому нужно быть предельно осторожными.
– Простые винтовки, товарищ генерал, это охотничьи карабины? Что-то типа «Вепря»?
– Пусть даже «Вепрь». Он тоже опасен.
– Опасна, товарищ генерал, даже пневматическая винтовка. А она тоже может снабжаться «оптикой», – вступил в разговор Сережа. – Но при всей осторожности от снайпера уберечься трудно. Если только он от природы не урод. Я встречал такого. Солдат закончил курсы снайперов, без «оптики» стрелял на среднем уровне. Но с «оптикой» вообще попасть никуда не мог. А однажды пришлось встретиться с дагестанским мальчишкой-школьником, который из «пневматики» трем солдатам глаза выбил. «Пукалка» с оптическим прицелом, в городке своем из окна стрелял. А ее и услышать не всегда можно. Но парень слишком разбаловался, в безопасности себя почувствовал, стал по местным ментам стрелять – и попался. По солдатам палил, когда они на машинах мимо проезжали; машина мешает услышать выстрел. А ментов выцеливал, когда они патрулем по улице ходили. Причем за этими акциями не было ничего национального и, тем более, националистического: мальчишка хотел просто самоутвердиться. Теперь самоутверждается в детской колонии. И сколько еще таких и на Кавказе, и в наших городах…
– Мы не о том говорим, – прервал старшего лейтенанта генерал Лукьянов. – А о том самом будем говорить, когда нас начнут спрашивать. А спрашивать начнут уже через пару минут. Менты в двери ломятся. Отворяйте…
Сразу три ментовские машины с включенными сиренами одна за другой повернули в сторону медицинского центра, пересекая сплошную двойную линию дорожной разметки и требуя от других машин освобождения проезда. Генерал ждал их, засунув руки в карманы и легонько попинывая бордюр. Весь вид его показывал, что это менты виноваты в случившемся. Именно они распустили кавказцев до того, что те пытаются в Москве устроить такую же жизнь, как в их республиках.
Одна из ментовских машин была из дорожно-патрульной службы, и «гиббоны» сразу двинулись к почти не пострадавшему, если не считать легких вмятин и множественных царапин в кузове, самосвалу. Значит, нам предстоит подписывать сразу два протокола. Подобных документов я в своей жизни подписывал немало, хорошо знаю, что в каждом придется ставить по несколько подписей, и умею заставить ментов почувствовать себя неуютно при этом скучном занятии. Я просто читаю вслух строчку, в которой должен поставить подпись. Там говорится, что мне зачитана «пятьдесят первая» статья Конституции России. И я прошу мента зачитать мне эту статью. Иначе как я в строке распишусь? А без моей росписи протокол недействителен. Но ни разу в моей практике ни один мент не сумел этого сделать. Они даже не знают, о чем эта статья. А там всего две небольшие части. Первая говорит, что никто не обязан свидетельствовать против самого себя, своего супруга и близких родственников, круг которых определяется законом. Во второй сказано, что федеральным законом могут устанавливаться иные случаи освобождения от обязанности давать свидетельские показания. Однако на случай, если попадется безобразно грамотный мент, который сумеет зачитать мне статью Конституции, я могу спросить, какой круг родственников определяет федеральный закон. А федеральный закон по недоработке государственных думцев этот круг никак не определяет, и потому менту нечего будет ответить. Следовательно, я могу просто отказаться от подписи протокола и от разговора с ментом. Пока в своей практике я только ехидничал, задавая этот «вопрос на засыпку». Но, если захочется, у меня всегда есть возможность отказаться от дачи показаний.
Однако нынешний разговор с ментами начал генерал, сразу дав дальнейшей беседе соответствующее направление. Менты чувствовали себя виноватыми перед нами, и это было нам на руку. Если чувствуют себя виноватыми перед генералом, то и перед нами, следовательно, тоже.
Протоколы составлялись в ментовских машинах в присутствии генерала. Лукьянов почему-то не захотел приглашать представителей следственных органов в свой офис. Наверное, делал он правильно, поскольку любой мент от рождения обязан считать, что каждый генерал имеет собственный отдельный и почти шикарный кабинет. А если такого кабинета у генерала нет, то и считаться с ним особо не стоит. Такие маленькие хитрости говорили вовсе не о тщеславии Лукьянова и не о его ущемленном самолюбии, а только о том, что Николай Владимирович умеет просчитывать ситуацию и знает, что и в этот раз, как и в предыдущие – как, надо полагать, и в будущие, – он еще может пользоваться своим генеральским авторитетом. Причем не для собственного удовольствия, а исключительно для деловых нужд. И Николай Владимирович стремился такое положение удержать. У нас же, к сожалению, «встречают по одежке», и генерал всегда отождествляется со своим кабинетом, которого Лукьянов пока не имеет.
За составлением протоколов и разбирательством ситуации мы просидели даже дольше обычного рабочего дня. Единственное, с чем менты сразу поторопились, – это освобождение проезжей части дороги, что, впрочем, много времени и усилий не отняло. После произведения всех замеров и фотографирования места происшествия мы перегнали свои машины на стоянку к медицинскому центру, а «гиббоны» на эвакуаторе вывезли машину с погибшими бандитами. Но вывозили ее не на свою стоянку, поскольку вместе с ними вслед за эвакуатором отправился и работник Следственного комитета, входящий в следственную бригаду, прибывшую на место.
С протоколами было почти все закончено, когда на место прибыла новая следственная бригада. На сей раз – из ФСБ. Это ведомство решило вмешаться в дело после того, как к ним поступила информация об огнемете. И все началось сначала… Повторять, что и как было, уже стало противно. Но повторить пришлось, потому что у ментов свои протоколы и методы ведения допроса, а у следаков из ФСБ – свои, хотя отличие, как мне показалось, состоит только из расстановки ударений. Но мы терпеливо перенесли и новую пытку. Генерал, как и раньше в ситуации с ментами, буквально диктовал каждое слово для занесения в протокол.
Я в этих документах значился по-прежнему капитаном спецназа ГРУ Александром Викторовичем Смертиным, и обоснование нападения бандитов тоже звучало в прежнем ключе. Нападение совершалось на меня, поскольку за мою голову бандиты назначили большое денежное вознаграждение. Таким образом я стал своего рода прикрытием собственно для Комитета…
Остаток рабочего дня прошел спокойно. Никто больше в нас не стрелял и гранат не бросал, хотя окно было открыто. Видимо, у нашего противника после стольких неудачных попыток, предпринятых за предельно короткий срок, порох в пороховницах иссяк. И потери значительные, и менты в Москве насторожены – приняли меры, и проверяют чуть не каждую машину, за рулем которой увидят кавказца. Даже такси. Так сказал генерал, радуясь, что сумел загрузить ментов делом, которым они и призваны заниматься – даже после того, как из милиции превратились в полицию. В любом случае широкомасштабная охота на бандитов была нам на руку и, выражаясь военным языком, давала время для переформирования диспозиции.
Я заметил, как генерал расспрашивал Сафронова, а потом Сережу, иногда бросая взгляд на меня. Я понял, что разговор и с капитаном, и со старшим лейтенантом шел непосредственно обо мне. Диагноз, который мне поставили в госпитале, Лукьянова все-таки волновал. Видимо, Николай Владимирович не слишком хорошо понимал, что такое аффективная лабильность – как не понимают этого и врачи, как не понимает этого вообще никто, – и потому на всякий случай проводил опрос о моем поведении. И, кажется, остался довольным. Из этого можно было сделать вывод, что вел я себя неплохо, в критический момент не хохотал до упаду и даже в своих ни разу не выстрелил. Аффективная лабильность в этот раз не сработала. Но, как я понял, генерал и дальше будет ко мне присматриваться, ожидая неадекватности поведения. К этому мне предстоит привыкнуть.
– Валар, пойдем фотографироваться. Документы уже почти готовы…
Под фамилией Валар мне будет проще оформить документы, и на право ношения оружия в том числе. Обходиться без оружия мне, признаюсь, в некоторых ситуациях пока крайне сложно. Тем более что по окончании рабочего дня наступает нерабочее время. А оно, как известно, не у всех считается свободным…
Глава четвертая
1
Мне не было необходимости привыкать к новой фамилии, поскольку Валаром меня звали в Комитете все, да и на Северном Кавказе знали именно под такой кличкой. Единственно, там обычно добавляли имя. Но «капитан Валар» или «Саня Валар» – лично я большой разницы не видел. Главное, что документы на это имя давали мне возможность представляться офицером спецназа внутренних войск. Других бойцов Комитета такая трансформация ничуть не смутила, хотя я лично видел отдаленное сходство между «капитаном Валаром» и «поручиком Киже». Менять свою армейскую форму с летучей мышью на нарукавной эмблеме я тоже пока не спешил. Если возникнут вопросы, всегда можно отговориться тем, что переведен по службе, но еще не прошел вещевую аттестацию. Да и вообще можно было бы не переодеваться в форму «внутривойсковика», а просто носить камуфлированный костюм без погон, какой я носил в деревне у мамы, в первый раз выйдя из госпиталя.