Смертник
Шрифт:
Никто не спорит, разница есть. Только вот стоит ли та разница головы собственной на плечах?
Хорошо, что предупредил. Теперь, в крайнем случае, разговора можно избежать…
Нет, нельзя. И выбора не оставил. Если действительно рыбка, за которой Жучара его на Припять послал, золотая, никто больше торговца не даст. За кордоном вообще копейки. Жучаре выгодно, чтобы люди с Зоны артефакты не выносили, тогда весь хабар подчистую ему бы доставался.
Ладно, решил сталкер. Будем решать проблемы по мере их появления. Артефакт сначала
На автопилоте Красавчик шел через зал. В голове крутилась лишь одна картинка: кровать в отдельной комнате в местной ночлежке, расположенной в доме неподалеку. Имелись и другие комнаты, человек на пятнадцать-двадцать, но Красавчик не относил себя к любителям группового отдыха. Пусть дороже, зато никто не храпит на соседней койке и за вещи можно не опасаться.
– Смотри, куда прешь, – раздался смутно знакомый голос и Красавчик очнулся.
Проходя между столами, он случайно задел скучающего в одиночестве человека.
– Извини, друг, – сказал Красавчик и заглянул человеку в лицо. Несмотря на голос, показавшийся смутно знакомым, его обладателя сталкер не видел никогда.
Красавчик вышел во двор. Втянул в себя свежий после прокуренного бара воздух. С неба сыпалась влажная пыль.
Сталкер спустился в подвал соседнего дома, заплатил десять долларов и получил ключ от комнаты. Все, как положено.
В комнате два метра на два, стояла кровать и тумба. Больше ничего не поместилось.
Сталкер сел, с наслаждением вытянув вперед ноги. Он не успел коснуться головой подушки, как провалился в тяжелый и глубокий сон.
Только под утро, когда внутреннее чутье скомандовало подъем, он вспомнил, где он слышал тот голос, что показался ему знакомым.
НИКА
– Пошли вон! – рявкнул Грек не хуже снорка.
Ника попятилась. Натолкнулась спиной на Макса и остановилась. Толчок придал парню ускорение. Тот поспешил выйти из тесного помещения, увлекая за собой ошалевшую девушку. Она старательно закрыла уцелевшую дверь – чтобы таким образом отделить себя от того, что осталось в помещении. Это удалось лишь отчасти – глубокая трещина делила почти надвое деревянное полотно двери.
Что-то говорил Макс, протягивая ей руку с закатанным рукавом, на котором белела повязка. С задранными штанинами сидя на ящике, обхватив себя руками, качался Краб, не отрывая безумного взгляда от кровоточащих ран на ногах.
До Ники, наконец, дошло, чего хочет от нее Макс.
– Так ты поможешь, или нет? – настойчиво интересовался он, тыча ей под нос раненую руку.
Она кивнула и взялась за перевязку. Бездумно раскручивала в обратную сторону полоску, отдирая без всякой жалости в тех местах, где бинт присох к ране. Меняла повязку, а перед глазами стояло только что увиденное.
На грязном полу, под лазом лежал Перец. Куртка на животе разошлась и оттуда, из кровавого месива из плоти и крови, вываливалась наружу серая лента кишечника, тянулась по полу и уходила
Бешеными глазами на обреченного смотрел Грек. В его руке блестел нож, но он никак не мог решиться.
– Режь, – выдохнул Перец. Он еще дышал.
Резать не пришлось. Послышался шум и вся шестиметровая гирлянда кишечника, сворачиваясь кольцами, рухнула на пол, рядом с отпрянувшим Греком. Вот тогда он и заорал "пошли вон!" – страшный, с белыми глазами, блестевшими на залитом кровью лице.
– Отмучился Перец, – тихо сказал Макс, кивком головы поблагодарив ее за перевязку. – Хороший был человек. Когда буду книгу писать, отдельно о нем напишу.
Он привалился спиной к груде сваленных в углу ящиков и закрыл глаза. В сторону той двери, за которой остались Перец с Греком, он старался не смотреть.
Единственная лампочка, вкрученная в патрон под потолком, время от времени гасла, и тогда Нике казалось, что свет больше не загорится. Приступы острого страха, вызванного боязнью темноты, чередовались с облегчением, сразу после того, как лампочка вспыхивала снова. Потом Ника привыкла. Усталость завладела телом, и на эмоции просто не осталось сил.
Небольшое проходное помещение, в котором сидели новички, сверху донизу было выложено белым кафелем. Отсюда просматривался длинный коридор, ведущий от света в темноту. При одном взгляде на бетонные стены и застланный железными листами пол, Нике стало плохо. О том, как они будут выбираться отсюда, когда Перец умрет, она старалась не думать.
В противоположном углу сидел Краб. В стеклянных глазах отсутствовал всякий смысл. Подвернутые штанины оголяли белые худые ноги. Кровь из глубоких царапин текла по ногам, впитывалась в грязные повязки, сбитые у щиколоток. Краб не двигался. Он смотрел себе на ноги, словно вид крови, выступающей из ран, завораживал его.
«Вот бестолочь, – в сердцах подумала Ника, – так и будет сидеть, пока кровью не истечет!»
– У тебя бинт остался? – не выдержала она.
Вместо Краба отозвался Макс, успевший заснуть.
– А? – встрепенулся он. – Кто остался?
– Спи, – успокоила она его. – Я первый покараулю.
– Ты настоящий…, Очка…, – промямлил он и заснул на полуслове.
– У тебя бинт остался, Краб? – шепотом спросила она. Еще не хватало, чтобы она тратила на него собственные запасы.
Прошло немало времени, прежде чем Краб очнулся и поднял на нее глаза. Красные с опухшими веками.
Ей пришлось еще раз повторить вопрос. Только тогда в глазах его мелькнуло понимание. Краб разлепил сухие губы и вытолкнул невнятное "да".
– Давай сюда, помогу, – зло сказала она. – Противно смотреть.
И помогла. Как маленькому ребенку промыла раны раствором антисептика. Наложила достаточно тугие повязки, чтобы остановить кровь. Сразу после этого, Краб жадно опрокинул в рот полфляги воды. Привалился виском к холодной стене и закрыл глаза. Он глубоко и ровно задышал, даже не сказав ей "спасибо".