Смертник
Шрифт:
Для чего он носил его собой? На этот вопрос он предпочитал не отвечать. Все, что было в рюкзаке, и то, что на нем: и оружие, и костюм, все принадлежало Зоне. И лишь вот это – то, что грелось в руке, уставившись на него черным оком мертвого экрана – осколок большого мира. Только так можно было себе объяснить, что не затерялся ты на просторах чужого мира, давно живущего по своим законам, отличным от земных.
Удалось ли Нике расслышать все, что он хотел сказать? Оставалось надеяться на то, что она уяснила тот последний аргумент, призванный сыграть решающую роль в убеждении Глухаря. Деньги, долг, понятие о сталкерской чести – и так ясно, что ни на что подобное Глухарь не купится. Приплетет сюда "гремучую змею", за которой ходил аж за Росток. А по поводу предложенных денег вообще рассмеется – идальго, твою мать.
Однако последний довод засунет ему смех назад в глотку.
Пойдет Глухарь, никуда не денется.
Главное – оставалось главным. Хитрая Зона, расщедрившаяся на такой подарок как телефонный звонок, могла бы быть последовательной до конца.
А могла и не быть.
Если Ника расслышала все, что он сказал, Глухарю будет не отвертеться. Счет идет на дни и теперь все решает время.
НИКА
Сточная труба, врытая под насыпью, внимала гулким шагам. Идти по ней можно было лишь согнувшись. Стыки, соединяющие звенья трубы, давно прогнили. Сверху, скапливаясь в язвах, оставленных коррозией, капала вода. Ржавая труба давно отслужила свой срок. Однако со своей ролью она справлялась. А роль ей выпала важная – соединять два мира, мир людей и Зону.
Всего каких-нибудь полгода назад, никто в этих местах о Зоне не слышал. Она была далеко – километров десять на север. Метр за метром, медленно разрасталась Зона, как раковая опухоль, пуская метастазы в глубокие тылы.
Прямо за насыпью начиналась контрольная полоса – последний оплот уступающего жесткому натиску мира. Ближайший КПП обосновался в двух километрах отсюда. Время от времени по мосту грохотали тяжелые БТР и бдительные военные охраняли то ли вверенную территорию от дальнейшего распространения Зоны, то ли Зону от несанкционированного проникновения сталкеров. Так или иначе, мирный договор действовал. Воинское начальство втихаря пользовало артефакты. "Кошачий глаз", например, носимый возле сердца, идеально понижал кровяное давление. Или «луковица» – на раз избавляла от сахарного диабета. А когда тебе за полтинник, ничто на свете так не волнует, как собственное здоровье.
Насыпь переходила в контрольную полосу, которая ограничивалась столбами, с рядами закрученной спиралью колючей проволоки. Там начиналась чужая земля.
Зона глаза не мозолила и место свое знала. Живность, плодящаяся в резервации, сюда не совалась. До тех пор, пока Зоне не становилось тесно в прежних границах. О чем она всегда предупреждала серией направленных выбросов – всегда в таких случаях идущих волной в сторону кордона. "Иду на вы" – военные научились понимать сразу. И относились соответствующим образом. Поскольку сделать ничего не могли, предпочитали относиться к маневрам Зоны по принципу "приказы начальства не обсуждаются". Кордон послушно переносился на новое место, указанное Зоной.
Так происходило не всегда. Иногда, после очередного предложенного учеными оружия, проводились широкомасштабные учения. Результат оставался неизменным. Ученые занимались разработкой нового оружия, способного уничтожить Зону. А Зона…
Вряд ли вообще она замечала наводимую суету.
Мирный договор между сталкерами и военными существовал ровно до тех пор, пока кто-нибудь его не нарушал. Тогда начиналась война. Все против всех. Кровавая, она носила локальный характер. Там, где имелся спрос и товар, отношения переходили в завершающую стадию довольно быстро и шаткий мир восстанавливался. Главным для сталкеров оставалось одно – не попадаться. С теми, кого обнаружили на контрольной полосе, поступали жестко – пуля в лоб без предупредительного выстрела. Порядок есть порядок. Показуха, также как и в былые времена, по-прежнему собирала щедрые плоды.
Передвигаться в трубе, соединяющей два мира, можно было лишь согнувшись. Ника так и шла, низко опустив голову. Поэтому вскинутую руку идущего впереди Грека заметила не сразу. Девушка остановилась только тогда, когда услышала шум проезжающей по насыпи машины. В довершении ко всему, пинок тяжелым ботинком по голени отрезвил мгновенно. Она сдержала всхлип. Потянулась к ушибленному месту – большего позволить себе не могла. Стукнет Греку моча в голову – завернет от самого кордона.
Ника остановилась, неслышно переводя дух. Она прислушалась к тому, что творилось над головой. В спину ей с размаху ткнулся Макс. Будь он на ее месте, схлопотал бы первым. А так досталось ей, поскольку шла после проводника. За ней двигался Макс, а замыкал отряд Краб. Так распорядился Грек, а обсуждать приказ проводника дураков не нашлось.
«Ему бы в цирке работать», – зло покосилась на Грека Ника.
Всего полдня и пообщались, а уже "мои приказы не обсуждаются" – вбито в голову намертво. Не стоило расстраивать бывшего прапорщика. К тому же, она не поручится за остальных, но что касается непосредственно ее – это правило, пожалуй, оставалось единственным, что ему удалось донести до нее, доселе с военной наукой не знакомую.
Глухарь ошибся, полагая, что Грек ни за какие деньги не поведет женщину в Зону. Повел. Никуда не делся. С одной лишь разницей, что хмурый проводник так и остался в неведении относительно ее настоящего пола.
Через пару часов после памятного разговора с Глухарем, Ника, бесцельно прошатавшись по ночным улицам, вернулась в бар. Только зашла с другого хода.
В подсобке, заваленной тряпками, смывала грим Лялька.
Вот, кто оказался благодарным слушателем. Глядя в огромные, расширенные до предела глаза, хотелось говорить и говорить.
– Ерундой не страдай, – посоветовала ей Ляля после того, как честно ответила на вопрос, почему выручать Красавчика в Зону никто не пойдет, если сам Глухарь отказался. – Даже не вздумай у кого-нибудь из проводников проситься. У сталкеров на этот счет бзик. Женщина в Зоне, то же самое, что и на корабле раньше. Да и насколько я знаю, нет их там, и никогда не было. О протухших после первой аварии мертвяках я не говорю, сама понимаешь. Меня, например, ни за какие деньги туда не затянешь. А деньги я люблю, ну, ты знаешь… Для другого пожалела бы, а для Красавчика не жалко. Щедрый всегда был, за каждым баксом не давился, как некоторые. Потом, он в больницу как-то меня повез, когда внематочная у меня была. Бери, все равно он свое уже отработал. У меня теперь другая задумка. Представляешь, выхожу я на сцену вся в белом, как пионерка…
Ника ее уже не слушала. Тот самый сталкерский костюм, который пару часов назад пожирали глазами сталкеры, а точнее, то, что за ним скрывалось, лежал перед Никой во всем своем великолепии.
Красавчик собственноручно достал настоящий камуфляж, когда узнал о том, что Лялька задумала.
– Никакой бутафории, – категорично заявил он. – Не будет того накала. Я достану тебе настоящий костюм. Не мелочись, Лялька. Выкати тысячу баксов. Такой костюмчик будет, со всеми наворотами, и под размер, кстати. Я как представлю тебя в нем, так уже слюни текут…
Лялька рассмеялась от удовольствия, зажав ему в шутку рот. Но деньги выкатила. Правда, после того, как Красавчик не отозвался на пикантное предложение о бесплатной раздаче слонов в течение месяца. Целых пять раз.
– Извини, Ляля, – сказал он. – Так часто мне не надо. Сталкер я уже давно. По таким расчетам мне на всю жизнь хватит. И еще остаться должно.
Получив костюм, Ляля стала готовить будущий номер. Хорошо, что успела объяснить заранее, в чем состоит ее задумка.
– Вот выхожу я, представь, вся такая крутая, – Лялька профессионально огладила выпуклости, – в сталкерском прикиде. Народ тащиться начинает. И тут появляется как бы контролер. У меня на примете и парень знакомый есть. Так распишу его голого – ну прикроем там, то, что торчать будет – что от живого контролера и вблизи не отличишь. И начинает меня лапать. Вот это номер! Представляешь?