Смертники доброй воли
Шрифт:
— Конечно! Тысячу раз говорил!
— Я тебя и цитирую…
— Так в чём проблема? Хочешь доказательств?
— Скотт, пожалуйста! — она возвысила голос, и Стиан осознал, что вот он — финиш. — Я прошу оставить меня в покое. Я всё для себя решила. Хочешь, будем просто друзьями? Я устала от этого всего, понимаешь?
Да, хуже быть и не могло. Эрих со своей любовницей, с которой встречался, как знал Стиан, ещё во время налаживания работы базы в декабре — и, конечно, так же за спиной у Дилайлы, — само собой, прокололся, но он приполз бы к ней просить прощения: станет он упускать такую партию, как дочь начальника оперативного
И, недолго думая, Стиан рухнул на колени, сцепляя пальцы и воздевая их в мольбе к ошарашенной таким поворотом Дилайле.
— Ну неужели я ничего не могу сделать, чтобы уговорить тебя дать мне шанс? — с отчаянием вопросил он, и тера, отойдя от изумления, поджала губы.
— Тебе, как и Эриху, всё по пятьсот раз объяснять? — сухо спросила она. — Я вам что, мёдом намазана? Свет клином сошёлся?
— Я не знаю, почему Эрих за тебя цепляется, но я-то… я тебя люблю, Дилайла, — как будто с усилием признался терас, и она расширила глаза. — Не могу больше ни о ком думать. Как увидел, так всё…
— Странно слышать признания в любви после месяца шапочного знакомства, Скотт, — безжалостно отозвалась Дилайла. — Мы не пара, пойми. Даже если не принимать в расчёт то, что мне не нравится в твоём характере, подумай сам, кто ты и кто я.
— Когда это статусы разделяли людей? Ты ведь даже не знаешь, на что я ради тебя способен…
— Очевидно, задирать моих друзей и знакомых? Или сеять вокруг хаос? Не впечатляет. И последнее, ты меня младше на четыре года. Считаешь, нормально? По тебе видно, что ты подросток ещё, а взросление может затянуться очень надолго… Прости, нет. Я пойду?
Уже рассерженный, Стиан встал и скорее демонстративно, чем по необходимости, отряхнул колени. Он осознал, что умолять Дилайлу бесполезно — на собственном опыте когда-то убедился в силе её упрямства, — и выход оставался один.
— Нет, пока нет, — отрезал он, возвращаясь к себе из шкуры Скотта, и тера, поражённая и его отказом, и непривычно холодным тоном, невольно отступила на шаг. — Позвольте представиться по форме, госпожа Шштерн. Агент I уровня ГШР Стиан Шшварцзее, нахожусь здесь под прикрытием, осуществляю разведку в целях выяснения настоящей личности Эриха Мариавеля и охрану Адамаса Страхова. В связи с нынешними обстоятельствами я вынужден потребовать вашего содействия для успешного выполнения первой части моего задания.
Оторопевшая, молча выслушивающая его Дилайла, вскинувшая бровь при упоминании его настоящего имени, к концу тирады пришла в себя. Глаза её зажглись злым огнём, и она гордо приподняла голову, надменно улыбаясь.
— Содействовать вам, агент Шшварцзее — кстати, спасибо, что представились, не прошло и месяца, — я буду лишь по прямому приказу моего непосредственного руководства. Думаю, вам следует подать письменное прошение Табите Багдассар.
— Госпожа Шштерн, — сдержанно проговорил Стиан, — смею напомнить, что однажды вы уже чуть не сорвали мою миссию своей легкомысленностью и нежеланием подчиняться старшим. Урок не в прок?
— Смею со своей стороны напомнить, агент Шшварцзее, — ядовито улыбнулась Дилайла, — что в ту самую нашу первую встречу ваша так называемая миссия оказалась успешной не вопреки, а благодаря моей легкомысленности.
— Да в самом деле? Как и всякая случайно пойманная на слабости женщина — мной пойманная, Дилайла, — ты поторопилась хоть как-то вырасти в моих глазах и потому поступила так, как поступила, без согласования с вышестоящими. И слава ангелам, что всё кончилось хорошо. Вот уж девушка-проблема…
— Уже нет, Стиан, если ты позволишь. Не ты ли давеча сказал, что я строю из себя хранительницу правил, которой вроде как не являюсь?
— А я строю из себя влюблённого в тебя раздолбая-повара, и лучше бы оно так дальше и оставалось, — криво улыбнулся Стиан, видя, что тера всё больше закипает. — Так что, госпожа Шштерн, раз мы закончили с обменом любезностями, может быть, вы будете последовательны и докажете на деле, что вы более не та легкомысленная особа, которую я помню? Или всё же мне обратиться к вашему руководству?
Ему очень хотелось с ней договориться по-хорошему. Сверлившая его взглядом Дилайла, ещё крепче сжавшая зубы после слов «легкомысленная особа», должна была обидеться, уйти, хлопнув дверью, Стиан не стал бы её задерживать, зато отлично воздействовал бы на её чувство гражданской ответственности — это было бы её собственное решение и его не в чем было бы винить.
Но, конечно же, Дилайла вновь поступила непредсказуемо для него. Сощурившись, она вдруг видимо расслабилась и многозначительно хмыкнула.
— А ты ведь опять кем-то прикидываешься, Стиан, — медленно качнула головой она. — Если бы тебя так уж бесила моя, как ты выражаешься, легкомысленность и ты действительно хотел меня обидеть, ты бы просто выставил меня, а наутро помахал перед носом приказом от Рэкса «о содействии». Почему тебе так важно, чтобы я сама отсюда сбежала? Не хочешь выглядеть в моих глазах циничной сволочью? А кого ты строил из себя тогда, восемь лет назад, в кладовке моего интерната, когда успокаивал меня?
Стиан ухмыльнулся, припоминая. Восемь лет назад, в кладовке её интерната… Единственный за всю жизнь момент слабости. Никогда, ни до ни после, ни в школе, ни в Академии, ни на службе он не считался с чувствами других людей. Люди были лишь объекты, которыми можно было успешно манипулировать, подстраиваясь, втираясь в доверие или, наоборот, раздражая, провоцируя. И с ней он рассчитывал поступить так же. Последний обход перед общением с начальством — нужно было сообщить, что хода на нужный этаж нет, и спросить, в каких пределах он может действовать. Приглушённые рыдания из-за приоткрытой двери кладовки в хозяйственной части интерната. Он заглянул проверить, не ребёнок ли забился туда — их тут хватало, несчастных, брошенных, третируемых, он потому и приехал, — а увидел дочку начальника. Ход на тот самый этаж был близко, и надо было убрать её в жилые комнаты, чтобы не мешалась под ногами.
Стиан сел рядом, представился, объяснил, что он здесь делает — ей незачем было врать, — и вначале и вправду утешал, лишь чтобы она успокоилась и самостоятельно покинула стратегически важную территорию. Дилайла, глотая слёзы, рассказывала, что творят с детьми учителя, воспитатели и директриса, главное зло, — бесценная информация, но, памятуя истории Лемма о его безбашенной и морально сильной дочке, сложно было поверить, что она способна вот так отчаянно плакать от бессилия. И ему стало её жаль, ему по-настоящему захотелось, чтобы она вновь улыбалась, а виновные в её печали получили по полной программе.