Смертники Восточного фронта. За неправое дело

Шнайдер Расс

— Зачем все это нужно, Рольф?

— Хочешь, чтобы я отвел тебя за ручку?

— Конечно, почему бы нет?

У Шрадера обычно не хватало терпения, чтобы выслушивать подобные шутки. Но Крабель подвергает свою жизнь опасности, так что пусть болтает, что его душе угодно. Их разговор тут же прервался, потому что несколько солдат из взвода Шрадера открыли огонь по противнику.

— Возьми с собой побольше гранат. Столько, сколько сможешь унести. Вот, держи!

Он передал Крабелю две гранаты. Солдат, лежавший рядом со Шрадером, протянул еще две.

— Отлично. Этого хватит, — произнес Крабель и закрепил гранаты на ремне, после чего пополз вперед, держа в свободной руке советский автомат.

— Передай остальным, чтобы не задели случайно Крабеля! — приказал фельдфебель лежавшему рядом с ним солдату. — Пусть прицел берут выше!

С этими словами Шрадер выпустил несколько коротких очередей, провожая взглядом Крабеля.

Подлесок,

в котором тот вскоре скрылся, уже покрылся зеленой листвой, правда, слабенькой, поскольку последние дни и ночи были довольно прохладными. Лесных цветов было совсем мало. Самые низкорослые сосенки низко стлались над землей и как будто скрючились от преклонного возраста и старческой немощи. Когда русские неожиданно прекратили огонь, Крабель почувствовал, как его охватывает страх. Примерно в ста метрах от него находилось то, чего все они так опасались. Он не сразу понял, что это, но, когда разглядел очертания прекрасно замаскированной огневой точки, прикусил губу, чтобы не выдать себя лишним звуком. Блиндаж был почти незаметен на фоне деревьев. Это был невысокий бугорок, поросший юным кустарником и заваленный старыми сухими ветками. Неожиданно для Крабеля и к его великому облегчению прячущийся в блиндаже пулеметчик снова начал стрелять. Теперь были явственно видны короткие вспышки пулеметных очередей. Крабель собрался с духом и пополз в обход. Откуда сзади грохнула пулеметная очередь. Стреляли солдаты из его полка. Крабель снял с ремня гранату, положил ее на землю, вытер влажную ладонь о штанину и крепко сжал деревянную рукоятку. Сейчас блиндаж находился метрах в пятнадцати от него. Пригибаясь к земле, он преодолел половину этого расстояния, когда в него выстрелили откуда-то сбоку. Он прижался к земле, слыша, как пули с хрустом срезают ветки кустарника. Затем, приподнявшись, изо всех сил метнул гранату туда, откуда велась стрельба. В то же мгновение, когда она выскользнула из его руки, он понял, что забыл выдернуть чеку. Не медля ни секунды, Крабель вытащил еще две гранаты и, вырвав из каждой чеку, бросил обе вслед за первой. Он по-прежнему крепко прижимался к земле, и гранаты не смогли отлететь достаточно далеко. Двойная ударная волна грохнула у него над головой.

Установленный в блиндаже пулемет продолжал плеваться очередями. Вслед за ним огонь открыл другой пулемет из какого-то места по соседству. Крабель зажмурил глаза. Страх отступил на задний план, лес слился в сплошное размытое темное пятно. Он быстро открыл глаза и нервно провел ладонью по щеке. Он почувствовал, что его штаны в паху стали мокрыми. Это было привычное явление, которому никто не удивлялся. Сделав над собой усилие, он разжал стиснутые зубы и облизнул губы. Осмотревшись по сторонам, он понял, в какую сторону следует возвращаться. Он пополз обратно, туда, где, по его прикидкам, должен был находиться Шрадер.

Глава 8

Шрадер, и Крабель, и остальные… Все они потеряли счет времени. Иногда им казалось, что уже наступил полдень. Иногда представлялось, что все еще не закончилось утро.

Стояло раннее утро, когда Кордтс отправился в путь. Его цель — шестьдесят с лишним километров к северу от Холма. 5 мая он покинул разрушенный почти до самого основания остов здания ГПУ, точно так же, как сделал это всего пять дней назад, в ту ночь, когда крыша запылала огнем и мимо него в коридор нырнул русский солдат. Русский исчез в темноте, но Кордтс так и не смог избавиться от страха. Затем мимо него пробежали несколько немцев. Они вбегали и выбегали через пролом, возникший на месте бывшего входа, или спускались с лестницы. Он остался на прежнем месте и провел там всю ночь под грохот взрывов артиллерийских снарядов. Наконец на рассвете он увидел прибывших на выручку немцев и нутром почувствовал, что русских в доме больше нет. Артиллерийский обстрел утратил прежнюю силу, однако Кордтс все еще боялся пошевелиться. Затем он все-таки заставил себя побороть страх и встал. Выйдя из разрушенного здания, он медленно зашагал навстречу дневному свету. Мимо него прошел какой-то человек, направившийся к лестнице. Кордтс попытался расслабиться. На площади под ясным небом нового дня собирались люди. Он вышел из огромного проема, появившегося на месте центрального входа.

Снега больше не было. Он уже успел растаять. Грязи тоже не было. До этого на месте улиц была сплошная грязь, но сейчас исчезла и она. Теперь улицы были покрыты пылью. Пыль присутствовала везде, она постоянно висела в воздухе. Какое-то время воздух казался насыщенным запахом влаги, а не пыли. Затем Кордтсу почудилось, что он чувствует не запах пыли и влаги, а удушающий запах смерти. Он привык к зловонию, пролежав так долго в госпитале, но на этот раз был просто потрясен. Люди на площади, похоже, не обращали внимания на вонь разлагающейся мертвой плоти, а вот Кордтсу пришлось вернуться обратно — настолько сильна она была. И это было мудрое решение. Можно считать, что ему снова повезло, потому

что в следующее мгновение возобновился артобстрел, торжественные залпы, видимо, в честь первого мая.

После долгих месяцев осады было уже трудно что-то понять и решить, станет ли этот день худшим по сравнению с тем, что ему пришлось пережить, находясь в Холме. Артиллерийский обстрел продолжался весь день без остановки. В здание ГПУ никогда еще не попадало так много снарядов. Наконец рухнул фасад. Кордтс снова спрятался возле лестницы, чувствуя, что дыхание смерти уже совсем близко. Он зажмурил глаза, но по-прежнему оставался в полном сознании, не веря в происходящее. Время от времени он открывал их, все так же не веря, что все еще жив. Ему удалось увернуться от падающих сверху бревен и досок. Теперь фасада не было совсем. Здание оголилось, выставив на показ подобие жуткой диорамы. Теперь Кордтсу были хорошо видны русские танки. Это были самые крупные движущиеся предметы и самое первое, что бросилось ему в глаза. Они находились недалеко от разрушенного здания ГПУ, от которого их отделяло внушительное, распаханное воронками пространство. Некоторые из воронок имели глубину шесть-восемь метров. Возле них сновали люди, то появляясь, то исчезая в дыму. Кордтс узнал в них немецких солдат. Раненые, вместе с которыми он раньше находился в комнате на втором этаже, лежали на дне этих воронок, либо случайно свалившись в них, либо отлетев после взрыва, когда рухнуло здание.

Кордтс мог передвигаться самостоятельно и в течение дня постоянно вспоминал о своей изуродованной щеке. Он особенно болезненно ощущал рану в те мгновения, когда во время очередного взрыва его лица касалась волна горячего воздуха. При этом он несколько раз был близок к потере сознания. Однако этого с ним так никогда и не случилось, потому что от болезненного состояния его неизменно отвлекал безумный грохот канонады. У него не было оружия, и кто-то дал ему винтовку, взятую у мертвого солдата. Кордтс не видел никакого толка в винтовке и стал искать гранаты. Найдя несколько штук, он решил никуда не соваться, затаиться, не лезть туда, где опасно. Однако и идти было некуда, и спрятаться негде.

Здание ГПУ было теперь, так сказать, открыто всем ветрам, разбито и как будто выставило напоказ свои внутренности. Оно больше не могло дать укрытия людям, хотя они и пытались спрятаться среди его развалин. Не был исключением и Кордтс. Он понимал, что надеяться особенно не на что, но все равно решил затаиться от пуль и осколков среди груд камня и кирпича.

Второй этаж был разрушен не полностью. Те из раненых, кому посчастливилось остаться в живых и кто находился там, тщетно взывали о помощи. Их товарищи, которые могли самостоятельно передвигаться, давно убежали оттуда. Несмотря на нескончаемый артиллерийский обстрел, группы солдат пытались спасти этих несчастных, оказавшихся в ловушке, и переправить в соседние разрушенные дома, подвалы и воронки. Все это напоминало ночной кошмар. Повсюду стоял оглушительный грохот, способный свести с ума человека даже с устойчивой психикой.

Шерер переместил штаб в другое место, где смог заново установить связь с другими участками периметра. Он оставил Бикерса командовать отрядом солдат, все еще удерживавших бывшее здание ГПУ. Кордтс об этом ничего не знал, хотя в течение дня несколько раз видел Шерера. Он видел, как генерал и какие-то другие люди чем-то занимаются, но помнил лишь это, без каких-либо подробностей. День казался ему бесконечно долгим. Было начало мая, и световой день уже значительно увеличился в этих северных широтах. Кордтс в последние дни слишком долго находился в темноте и теперь удивлялся тому, как светло вокруг. От взрывов по-прежнему содрогалась земля, а в воздухе постоянно висела пыль. За изрытым воронками полем немецкие солдаты вели отчаянный бой с русскими танками. Вражеским бронемашинам теперь пытались дать отпор при помощи противотанковых орудий, недавно сброшенных с самолетов. Происходящее вызывало ощущение вселенского кошмара, настоящего конца света. Вездесущая пыль опускалась на мир, вызывая ассоциацию с навечно погребаемыми песком гробницами древнеегипетских фараонов.

И все же это был ясный день, на смену которому обязательно придет ночь. Самое худшее, что принес этот день, закончится. После этого ночь уступит место новому дню. Стало заметно тише. Возникло ощущение, что канул в прошлое еще один жуткий день и что осада будет длиться бесконечно. Было невозможно представить, что это последний день или даже последние дни.

Настал вечер, предшествующий наступлению следующего дня. Теперь вечера были долгими. Кордтсу казалось, что световой день удлинился совершенно неожиданно, он просто не успел заметить постепенного перехода к лету. Солдаты, закатав рукава нижних рубашек, рыли окопы. Они укрепляли их стенки обломками досок и толстыми ветками, выкладывали битым кирпичом брустверы. Кто-то занимался перевязкой раненых или искал убитых немецких солдат, чтобы похоронить их в снарядной воронке. Именно этим занимались Кордтс и его небольшая команда легкораненых.