Смертники Восточного фронта. За неправое дело
Шрифт:
— Если тебе хочется перейти на личности, — произнес он, — вокруг и без меня много тех, кто не любит начальство. И что из этого?
— Скажу честно, не знаю, — ответил Шрадер. — И не хочу знать. Так, Кордтс, будет даже лучше.
Шрадер поймал себя на том, что сам толком не знает, что говорит. Желания поймать Кордтса на слове у него не было. Но даже если когда-то и было, то возникало оно спонтанно, как и у всех остальных. Если их вновь отправят из города, то, возможно, их ждет очередной «Хорек», и тогда им всем конец среди свинцовых дождей и дыма. Конец, хотелось бы надеяться, так быстро и так просто. На самом деле он вовсе не думал, что Кордтс мутит воду, скорее он хотел сказать, что тот умеет выйти сухим из воды, но оговорился.
Правда,
— Ладно, не надо. Сходи, и узнай, что там нужно Хазенклеверу. Покажи ему, как к нам пройти.
Они получили «Гамбург» от одной из рот 277-го полка, всего два дня назад. Пока Шрадер говорил, остальные смотрели на узкую щель, сквозь которую им было видно, как Хазенклевер идет в их сторону по темной, заваленной битым кирпичом улице. Он еще ни разу не наведывался в «Гамбург», и ему требовался провожатый. Невозможно было разглядеть в конце лежащего в руинах переулка нужную дверь.
— Ладно, не надо, — вновь сказал Шрадер, обращаясь к солдату, которого только что выставил вон. — Я пойду и поговорю с ним сам.
С этими словами он вышел под моросящий дождь.
Он прошел между мешками с песком, уложенными такими высокими штабелями, будто их специально сложили для ревизии в дальнем конце какого-то тылового склада. Он миновал лабиринт из колючей проволоки, прошел мимо солдат, дежуривших — вернее, сидевших с понурым видом — у пулеметов на других огневых точках. После нескольких месяцев затишья русские, похоже, в последние недели вновь зашевелились, и теперь не проходило и дня, чтобы то там, то здесь по периметру города не слышалась перестрелка. В этом месте русские части стояли на приличном удалении от города, так что те, кто нес здесь вахту, изнывали от скуки — от нечего делать играли в карты, курили, одним глазом поглядывая на затянутое серыми тучами небо, другим в ту сторону, где, по идее, прятался враг. Или же одним глазом поглядывая на приближающегося Хазенклевера, который, будучи каптенармусом их роты, скорее был им матерью, нежели надсмотрщиком.
Шрадер вынырнул из-за зданий, не то наполовину разрушенных, не то наполовину целых. В принципе то же самое можно было сказать и про весь город. К северу от «Гамбурга» и к северо-востоку возле Ловати от домов ничего не осталось, вместо них здесь были огневые поля. Хазенклевер шел от центра города, от цитадели, которую солдаты прозвали между собой «Синг-Синг».
— Эй, Шрадер. Что ты здесь забыл?
— Дышу свежим воздухом. Увидел, что ты идешь. Есть какие-то новости?
— Одна есть, причем неплохая. Мы остаемся.
— То есть наш полк не выводят из города?
— Нет, его выводят, но наша пятая рота остается вместе с 277-м. Не спрашивай меня, почему. Я сам не спрашивал Гебхардта. Кстати, он с минуты на минуту будет здесь сам. В любом случае, думаю, вы будете не против задержаться здесь еще на какое-то время. Насколько я понимаю, двести семьдесят седьмой неплохо обустроил «Гамбург».
— Это верно, очень даже неплохо, — медленно произнес Шрадер. В последнее время от стал плохо отличать добрые вести от дурных. Хотя, похоже, эта и впрямь не так уж плоха — хотелось бы. — Надеюсь, они не станут нас из него выселять?
— Нет, мы остаемся в городе, и, насколько мне известно, «Гамбург» пока что наш. Вот я и решил, пойду на всякий случай, проверю, как тут у вас дела.
— Одну минутку, подождите здесь, и я вас проведу. Давайте перекурим вместе, если хотите. Погода кошмарная.
Хазенклевер не стал спрашивать, зачем Шрадеру понадобилось курить на улице, да еще в такую погоду. Он молча взял у него сигарету, и они вместе закурили — не то под моросящим дождем, не то в тумане, который переходил в моросящий дождь. На самом деле погода была не так уж и плоха и в городе — не так уж много грязи. А это самое главное.
— То есть мы переходим под командование фон Засса? Верно я понял? — спросил Шрадер. — Ты его видел?
— С полчаса назад. Гебхардт попросил меня зайти в цитадель. Думаю, он скоро привыкнет. Я обратил внимание, как на него смотрят офицеры, когда он говорил. Думаю, он тоже это заметил. В любом случае, зачем мне вам объяснять, сами знаете, как бывает: возможно, он здесь долго не задержится.
Шрадер пожал плечами. Что ж, остаться в тепле и сухости — может, в этом есть свой смысл, даже если, с другой стороны, это означает терпеть фон Засса. «Синг-Синг», расположенный примерно в километре от них на берегу реки, казался отсюда таким далеким!
Шрадер вскоре простил Хазенклевера за поспешные слова, которые тот бросил ему после «Хорька», хотя в последующие недели почти не имел возможности с ним поговорить. Название этого места промелькнуло в его мозгу, словно напечатанное на бумаге; он до сих пор не мог заставить себя произнести его даже мысленно. Со временем он стал нарочно вспоминать другой эпизод, как Хазенклевер явился на позиции с бочкой пива. И всякий раз, когда видел, как к ним приближается Хазенклевер, он думал про пиво. Не то что думал, а ощущал во рту его вкус. Как, например, сейчас. И даже этот воображаемый вкус ему нравился. А может, это означает, что он вообще потерял вкус к пиву. Нет, черт возьми, непохоже. И если он останется в городе, то и пиво, возможно, будет пить чаще.
Он поднял глаза и увидел, что к ним приближаются еще двое — тем же путем, которым всего несколько минут назад прошел Хазенюіевер. Один из этих двоих оказался командиром батальона в составе 277-го полка. Шрадер заметил, как он сделал второму какой-то знак рукой и свернул в переулок. Второй же продолжал шагать в их сторону. Как оказалось, это был лейтенант Гебхардт.
Хазенклевер посмотрел в его сторону.
— Не нужно нам стоять под дождем. Он сам найдет дорогу. Пойдем внутрь.
Они прошли мимо Кордтса и его небольшой компании, которая, наоборот, выходила под дождь. Шрадер предупредил его, что к ним идет лейтенант, и попросил указать ему дорогу. Кордтс ответил коротким кивком. Он все еще пытался вникнуть в смысл слов, сказанных Шрадером несколько минут назад. Впрочем, тот был по-своему прав, так что вряд ли стоило ломать над этим голову. И все равно он был встревожен и, пока вел своих солдат под дождем, со всей ясностью чувствовал, как вокруг него все рушится. Или же что-то рушилось внутри него самого. И Шрадер тут был ни при чем, более того, он даже забыл о нем думать. Их небольшой отряд миновал густые заслоны колючей проволоки и несколько небольших огневых точек; дежурившие в неглубоких окопчиках солдаты как можно плотнее сбивались вокруг пулеметов, словно это могло спасти их от дождя. Кордтс забыл про Гебхардта уже в следующее мгновение после того, как Шрадер произнес его имя. Он бросил равнодушный взгляд на город, но так никого и не увидел. Они пошли дальше, к огневой точке, где стоял в карауле Фрайтаг, чтобы сменить его.
Фрайтаг стоял рядом с окопом. Впрочем, это был даже не окоп, а небольшая насыпь из битого кирпича и нескольких мешков с песком. Стоял под дождем, словно своей молодостью и упрямством пытался бросить вызов природной стихии. С Фрайтагом было не все в порядке. Как и с самим Кордтсом. Сказать что-то конкретное про остальных было трудно. Фрайтаг приветствовал приятеля очередной циничной шуточкой. Правда, Кордтс давно уже уяснил, что это не что иное, как проявление дружеских чувств и уважения. Кстати, к этому времени он сделал для себя и другой вывод: что даже рад, что Фрайтага часто нет с ним рядом, поскольку остро нуждался в возможности побыть наедине с самим собой — насколько это было возможно в окружении других бойцов. И все-таки он заставил себя улыбнуться и, пробормотав несколько невнятных грубоватых фраз, похлопал Фрайтага по плечу.