Смертный бессмертный

Шелли Мэри

– Что?! – вскричал он. – Ты занял мое место в отцовском доме, осмелился распоряжаться в покоях моих предков?

Слезы выступили у юноши, и он закрыл глаза рукой. Лицо его соперника вспыхнуло гневом и гордостью.

– Клянусь предвечным Богом и его святым крестом, – отвечал он, – этот дворец – дворец моего отца, эти покои принадлежали моим предкам!

Фердинанд воззрился на него в изумлении.

– Неужто не разверзнется земля, – проговорил он, – и не поглотит клятвопреступника?

Затем по велению маркиза он рассказал о своих приключениях; соперник, слушая его, все более хмурился. Маркиз

смотрел на обоих – и не мог освободиться от сомнений. Он поворачивался то к одному, то к другому; в бедном Фердинанде, несмотря на его дикий и растерзанный вид, ощущалось нечто такое, что не давало старшему другу заклеймить его как самозванца; но объявить мошенником второго – юношу самого благородного вида?.. Где найти для этого основания? Наконец маркиз позвал горничную и приказал привести сюда свою дочь.

– Это решение, – объявил он, – я оставляю на суд тонкому суждению женского ума и проницательности любящего сердца.

Молодые люди разом улыбнулись – одинаковой улыбкой: оба предвкушали свое торжество. Барон по-прежнему не понимал, что и думать.

Вошла Адалинда, сияя цветущей юностью и счастьем: ей сообщили о приезде графа Эболи. Быстро повернулась она к тому из двоих, кто больше походил на того, кого она ожидала увидеть, – но, когда знакомый голос назвал ее по имени, в изумлении воззрилась на точную копию своего возлюбленного. Отец, взяв ее за руку, вкратце разъяснил эту загадку и попросил дочь саму определить, который из двоих – ее нареченный супруг.

– Адалинда, – заговорил Фердинанд, – не отвергай меня за то, что я являюсь перед тобой в несчастье и позоре. Твоя любовь, твоя доброта восстановят меня и вернут мне счастье и благополучие!

– Не могу сказать, откуда я это знаю, – проговорила изумленная девушка, – но, несомненно, граф Эболи – вы!

– Адалинда, – воскликнул его молодой соперник, – не трать речей на этого негодяя! Моя прекрасная, моя обманутая любовь; трепещу, говоря об этом, но одним словом я могу доказать тебе, что Эболи – я!

– Адалинда, – вновь заговорил Фердинанд, – я надел тебе на палец обручальное кольцо; мне ты дала перед Богом обет верности!

Фальшивый граф приблизился к даме и, преклонив колено, извлек из-под мундира медальон, а в нем локон, перевязанный зеленой лентой, которую Адалинда узнала, и указал на крохотный шрам на запястье левой руки.

Девушка покраснела до корней волос и, обернувшись к отцу и указывая на коленопреклоненного юношу, объявила:

– Вот Фердинанд!

Все протесты злополучного Эболи были тщетны. Маркиз уже собирался бросить несчастного в подземелье и лишь по настоятельной просьбе его соперника пощадил – однако с позором вышвырнул за порог. Ярость дикого зверя, плененного и посаженного на цепь, не сравнится с той бурей негодования, что бушевала теперь в сердце Фердинанда. К душевной муке его прибавились телесные страдания от утомления и поста: на несколько часов им овладело безумие – если можно назвать безумцем того, кто и в исступлении не в силах забыть о причине своих мучений. Но вот, словно просвет в тучах, средь бури чувств проступила спасительная мысль: вернуться в отцовский дом, заявить на него свои права и, опустошив сокровищницу предков, взять верх над противником. Все оставшиеся силы собрал Фердинанд, чтобы как можно скорее добраться до Неаполя, вошел в свой фамильный дворец – и здесь узнали и приветствовали его изумленные слуги.

Прежде всего Фердинанд нашел в кабинете миниатюрный портрет своего отца в рамке, усыпанной драгоценными камнями; его он взял с собой, чтобы призывать на помощь отцовский дух. Отдых и купание отчасти помогли ему восстановить

силы; с почти ребяческой радостью он ждал возможности наконец-то провести ночь в мире под кровлей отцовского дома. Но судьба судила иначе. Еще до полуночи зазвонил большой колокол: соперник его явился в палаццо как хозяин, в сопровождении маркиза Спины. Дальнейшее угадать нетрудно. Маркиз, казалось, негодовал еще более фальшивого Эболи. Он потребовал заточить несчастного юношу в тюрьму. На нем нашли портрет, стоивший целое состояние, и это дало повод обвинить его в грабеже. Фердинанд был передан в руки полиции и брошен в подземелье. Не хочу подробно останавливаться на всем последующем. Он предстал перед судом, был признан виновным и приговорен к пожизненной каторге.

Накануне дня, когда Фердинанда должны были отправить из неаполитанской тюрьмы на работу на дорогах Калабрии, в темнице его навестил соперник. Несколько мгновений оба в молчании смотрели друг на друга. Самозванец взирал на узника со смесью гордости и сострадания; в сердце его, как видно, происходила какая-то борьба. Ответный взгляд Фердинанда был спокоен, холоден и полон достоинства. Он не покорился своей тяжкой судьбе, но скорее бы умер, чем дал знать о своем отчаянии жестокому и торжествующему врагу. Наконец самозванец вздрогнул, словно от внезапной боли, и отвернулся, пытаясь восстановить привычное жестокосердие, до сих пор поддерживавшее его в этом преступном предприятии. Фердинанд заговорил первым.

– Что нужно торжествующему злодею от его невинной жертвы?

– Не смей применять ко мне подобные определения, – высокомерно ответил его посетитель, – иначе предоставлю тебя твоей судьбе: я – тот, кем себя называю.

– К чему это притворство? – с презрением возразил Фердинанд. – Впрочем, быть может, здешние стены имеют уши.

– По крайней мере, Небеса не глухи, – ответил обманщик. – Благодарение Небесам: они знают о моих притязаниях – и благосклонно их принимают. Но оставим эти пустые споры. Что привело меня сюда? Сострадание – нежелание видеть того, кто так на меня похож, в столь безысходной беде – быть может, дурацкий каприз. Не все ли равно? Так или иначе, можешь себя поздравить. Засовы на дверях открыты; вот кошель, полный золота; исполни одно простое условие – и ты свободен.

– Что за условие?

– Подпиши эту бумагу.

И он протянул Фердинанду лист исписанной бумаги, где содержалось признание во всех вменяемых ему преступлениях. Рука обманщика дрожала, в чертах лица и в беспокойных движениях глаз ощущались смятение и тревога. Хотел бы Фердинанд одним мощным словом, блистающим, как молния, и гремящим, как гром, излить все пламя своего негодования; но слова всегда слабы, и спокойствие таит в себе больше силы, чем самая свирепая буря. Не говоря ни слова, он разорвал бумагу надвое и бросил к ногам врага.

Вмиг переменив обращение, посетитель принялся пылко и красноречиво уговаривать его согласиться. Фердинанд отвечал лишь: «Оставь меня». Порой случайное слово или полслова срывалось с губ, но он вовремя себя останавливал. И все же он не смог сдержать волнения, когда, желая заставить его подчиниться, фальшивый граф заверил, что Адалинда уже стала его женой. Невыносимая душевная боль потрясла бедного Фердинанда; однако он сохранил внешнее спокойствие – и по-прежнему на все доводы отвечал отказом. Наконец, исчерпав и средства убеждения, и угрозы, соперник его ушел; цель, ради которой он приходил, осталась неисполненной. А наутро, вместе со множеством разнообразного человеческого отребья, графа Фердинандо Эболи погнали в кандалах на негостеприимные калабрийские поля для участия в дорожных работах.