Смертный бессмертный
Шрифт:
– Ты знаешь, Вальтер, что на этой самой аллее подошли ко мне однажды двое паломников, следующих к какой-то святыне; но, сжалившись над моими грехами и одиночеством, они изменили своему покаянному путешествию ради более высокой цели – акта милосердия, и с тех пор неустанно дарят заботы престарелому и беспомощному родственнику. Но одно из этих любящих созданий теперь намерено покинуть мой кров и пройти остаток своего паломничества вместе с подругой – прекрасной дочерью барона де Лейхтфельдта, оставив прежнюю свою спутницу в невеселом обществе старика. Скажите, сэр рыцарь, может ли доблесть ваша примириться с такой несправедливостью? Согласны ли вы сопровождать эту одинокую паломницу и безопасно вести ее пестрыми тропами жизни? По тому, как
Ида от волнения едва держалась на ногах; при этих словах она бросилась Буркхардту в объятия. Не будем поднимать завесу, прикрывающую тот роковой миг, когда мужчина, по собственному его убеждению, становится счастлив или несчастен навеки. Довольно сказать: в тот же день, когда Герман женился на дочери барона де Лейхтфельдта, Ида стала женою Вальтера де Блумфельдта.
Шесть месяцев быстро пролетели для счастливых обитателей Уншпуннена, и сам Буркхардт, казалось, почти что помолодел. Деятельнее всех он участвовал в приготовлениях ко дню рождения Иды, который молодые супруги решили отпраздновать под открытым небом, в своем любимом уголке. Это была прелестная лощина: у ног пирующих струился прозрачный ручей, а чуть подальше раскинулся величественный амфитеатр деревьев, чьи распростертые ветви бросали на изумрудную траву освежающую тень.
В этом-то дивном приюте Буркхардт, Вальтер и его Ида проводили жаркие часы полудня, когда Вальтер – он рассказывал о своих приключениях при дворе императора и описывал пышность турниров – повернувшись к Иде, вдруг заговорил:
– Но, милая моя Ида, кому нужна роскошь? Как счастливы мы в этой мирной долине! Не завидуем ни князьям, ни герцогам с их дворцами и обширными землями. Скажи, дорогая Ида, смогла бы ты терпеть придворные церемонии и гордость царственных особ? Как по мне, даже диадема герцогини стала бы дурной заменой твоему венку из стыдливо краснеющих роз.
– Как мило, добрый мой муж! – смеясь, отвечала Ида. – Но, знаешь, говорят, в душе любая женщина без ума от роскоши и не в силах ее отвергнуть. А ты хочешь, чтобы твоя жена, хрупкое смертное создание, совершала подвиги отречения от мира? Мне думается, – продолжала она, приняв комически-высокомерный вид, – что из меня вышла бы примерная герцогиня, и свою диадему я носила бы с несравненным достоинством. Кстати, Вальтер, мне сейчас вспомнился день, когда ты, истинно галантный рыцарь, пообещал поднести мне любой дар, какой я только пожелаю. Что ж, преклонив колени, смиренно молю тебя: если знаешь такое заклятие или волшебную хитрость, что поможет мне сделаться княгиней или герцогиней, пусть только на один день – испытай на мне свое искусство: посмотрим и проверим, смогу ли я с достоинством принимать такие почести. Смелее, сэр рыцарь, это совсем нетрудно: всего-навсего прибегнуть к помощи фей или еще какого-нибудь лесного народца! Отвечай же, мой рыцарственный муж, ибо твоя безутешная жена не встанет с колен, пока ее просьба не будет услышана.
– Ты, Ида, задала мне трудную задачу, – отвечал Вальтер. – Боюсь, над ее исполнением я буду ломать голову, пока не лишусь рассудка. Впрочем… – продолжил он, загадочно улыбаясь, – дай-ка подумать… вот оно! Иди сюда, любовь моя, вот твой трон, – с этими словами он усадил ее на пригорок, густо заросший душистым чабрецом и нежными колокольчиками. – Такому благоуханию позавидуют и короли! А вы, благородный сэр, – обратился он к Буркхардту, – встаньте по правую руку от ее светлости: вы будете ее главным советником. Вокруг придворные: взгляните на тот высокий дуб – это герольд вашей светлости, а вон те стройные рябины – ваши верные пажи.
– Не слишком-то вы стараетесь выполнить свое обещание, сэр фигляр! – с притворным недовольством заметила Ида.
– Имейте терпение, прекрасная дама, – со смехом отвечал Вальтер. – Сейчас я пробужу от сна войско вашей светлости!
И, сняв с пояса серебряный рог, он протрубил мелодичную «побудку». Едва он отнял инструмент от уст, на зов его звучно откликнулась труба; и, не успели стихнуть последние ноты – из самой гущи леса, словно деревья, волшебством обращенные в людей, выступил отряд всадников, а за ним корпус пеших лучников. Только они вышли из леса, как следом за ними явилось множество крестьян и крестьянок в праздничных нарядах; вместе со всадниками и лучниками стремительно и в живописном порядке выстроились они перед потрясенной Идой, едва не рухнувшей со своего трона на руки мужу. Вдруг они разделились, и вперед вышли двенадцать пажей в богато расшитых камзолах. За ними следовали шесть юных дев, фигурам и чертам которых позавидовали бы Грации; они несли на вышитых подушках две диадемы. Завершал эту процессию, опираясь на аббатский посох, достопочтенный настоятель монастыря Святого Ансельма: с белой бородой почти до пояса, с лицом, сияющим добротой, и живым взглядом, говорящим, что и после семидесяти прожитых лет душа его остается молода, он показался Иде существом из иного мира. Девушки подошли ближе и, преклонив колени перед Вальтером и его женой, преподнесли им диадемы.
Ида, едва дыша от удивления, только и смогла вымолвить:
– Милый, милый мой Вальтер, откуда все это… что… как… что это может значить?!
– Что это значит? Любовь моя, – отвечал ее муж, – ты ведь просила, чтобы я сделал тебя герцогиней! Когда дама приказывает, рыцарю остается лишь повиноваться. Так что приветствую вас, герцогиня Церингенская!
И множество голосов подхватило разом:
– Да здравствуют герцог и герцогиня Церингенские!
Несколько мгновений Вальтер наслаждался неописуемым изумлением Иды, вовсе потерявшей дар речи, и не столь приметным, но, пожалуй, столь же сильным удивлением Буркхардта – а потом заговорил:
– Отец мой – нет, более чем отец! Во мне вы видите сына своего заклятого врага, герцога Церингенского. Много лет назад он упокоился в мире, а я, единственный сын, унаследовал его титул и все владения. В гостиной у аббатисы урсулинок я потерял разом сердце и свободу. Однако, когда услыхал, чье дитя Ида, и узнал вашу печальную историю, твердо положил в своем сердце завоевать не только ее любовь, но и ваше благоволение и дружбу. О том, насколько я преуспел, свидетельствует этот маленький магический круг на пальце у моей Иды. Чтобы еще более вас порадовать, добавлю: отец мой много сожалел о причиненном вам зле и, надеясь хоть чем-то искупить свою вину, поручил образование своего сына заботе вот этого моего дорогого друга, приора Святого Ансельма, дабы тот научил сына избегать грехов, в которые, увы, легко впадал отец. А теперь, – продолжал он, поднявшись, взяв за руку Иду и подводя ее к аббату, – мне осталось лишь попросить вашего благословения – и возложить на эту даму, которую милостью Небес я счастлив называть своей женой, знаки высокого звания, так ей подходящего.
Затем Вальтер – точнее, герцог Церингенский – вместе с Идой смиренно преклонили колени перед достопочтенным аббатом, и святой человек со слезами на глазах призвал на них благословение Небес. Его светлость поднялся, взял одну из диадем и возложил на голову Иды, сказав при этом:
– Будь так же счастлива в этой блистающей диадеме, как и в домотканом чепце, в котором я впервые тебя увидел.
– Помоги мне Господь и Пресвятая Дева! – отвечала взволнованная Ида. – Молю их даровать мне умение носить ее со смирением. Ведь под зубцами короны, говорят, скрываются шипы!
– Верно, любовь моя, – отвечал герцог, – свои тернии найдутся и под короной, и под крестьянской шапкой. Но добродетели моей Иды своей алхимией все шипы этой диадемы обратят в сияющие драгоценные камни!