Смешенье
Шрифт:
На следующий день – точнее, на следующий вечер, – они проснулись и увидели вокруг чёрную землю, населённую чёрными людьми. После долгого ночного перехода тело по-прежнему хотело спать, но мозг уже окончательно пробудился. Лежа на кошме, они слышали похожий на сердцебиение гул, потому что этот чёрный край был куда богаче селитрой, чем Джеков джагир, и в ямах вокруг города люди дни напролёт долбили землю деревянными инструментами.
Если земля полнилась гулом, то воздух полнился странными возгласами – каждый работник на поле примерно раз в минуту выкрикивал: «Попо!» Джек, Енох, Джимми, Дэнни сидели под деревом, ели манго, буквально падавшие
– Все эти батраки принадлежат к касте черуманов – настолько низкой, что черуман оскверняет найяра на расстоянии шестьдесят четыре фута, – объяснил Джек. – В таком случае найяр обязан его убить, а затем пройти бесконечные очистительные обряды. Чтобы сберечь себе жизнь, а найярам – время, черуманы постоянно кричат: «Попо!», чтобы никто к ним нечаянно не приблизился.
– Ну ты и загнёшь, – сказал Дэнни с равной долей презрения и нежности.
Из-за поворота дороги раздался другой крик: «Кикуйя! Кикуйя!» Заслышав его, черуманы похватали мотыги и отбежали от дороги, оставив безлюдными полосы по шестьдесят четыре фута с каждой стороны дороги. Вскоре показался небольшой отряд: впереди ехала на белом коне чернокожая, голая по пояс женщина в золотых украшениях, за ней бежали несколько слуг.
– Если найяры такие, то едем к ним! – воскликнул Джимми.
– А чем, по-твоему, мы занимаемся последнюю неделю?
– Там, куда мы едем, ещё такие будут?
– Да, они там заправляют. Это воинская каста. Представь, что ты отправился в Сент-Джеймский дворец поглазеть на знать – красивых дам и господ, которые носят шпаги и, чуть тронь, пускают их в ход.
Когда зашло солнце, Джек отправил эскорт назад – продолжать необременительную осаду. Остальные до утра продремали в лагере. На рассвете их разбудила перекличка между черуманом, стоящим за камнем в шестидесятичетырёхфутовой черте от города, и баньяном на городской стене. Черуман высыпал на камень мешок наличности: персидского горького миндаля и каури, среди которых затесались несколько чёрных медяков, – затем удалился. Через минуту вышел баньян, положил на камень свёрток с товаром, отсчитал несколько раковин, миндалин и монет, после чего возвратился в город. Черуман вернулся и забрал покупку вместе со сдачей.
– Страшно неудобная система, – сказал Дэнни, ошалело тараща глаза.
– Напротив, весьма практичная, – заметил Енох Роот. – Если бы я принадлежал к малочисленной воинской элите, то больше всего боялся бы крестьянского бунта – засад на дорогах и тому подобного. Если бы я имел право убивать каждого крестьянина, подошедшего ко мне на расстояние выстрела из лука…
– То жил бы без печали, – закончил Джимми.
Закупив в городе провизии, они двинулись на юг вдоль побережья. Время от времени им попадались преступники, посаженные у дороги на кол. Это лишний раз доказывало, что они в стране, где царит закон, а значит, правильно поступили, когда отправили домой вооружённый эскорт. Солнце палило нещадно, но чем дальше они ехали, тем сильнее чувствовалось прохладное дыхание Лаккадивского моря. Огромные листья растущих у дороги пальмировых пальм отбрасывали живительную тень.
Путники поняли, что приближаются ко двору королевы Коттаккал, когда вдоль дороги начали попадаться рамы, на которых сушились листья тех же самых пальм. Писцы королевы использовали их вместо бумаги.
Впереди послышались какие-то крики.
– Чего они все орут? – полюбопытствовал Дэнни.
– Может, вернулись их корабли, доверху наполненные добычей, – сказал Джек, – а может,
Дорога перешла в главную улицу портового города. Дома здесь были всё больше из тростниковых циновок, хотя встречались и деревянные – их число и размеры увеличивались к реке, которая величаво струилась в глубоком русле. Четвертью милями дальше она расширялась, образуя залив Лаккадивского моря. Город, без сомнения, стоял тут спокон веков, однако казалось, будто его только вчера возвели посреди захваченной джунглями древней крепости. Исполинские деревья – тики, манго, махуа, сандалы, кокосовые пальмы и несколько баньянов размером с хороший европейский собор – росли между домами, сплетаясь кронами и образуя вторую крышу высоко над пальмовыми кровлями жилищ.
Молодые найяры бегали от дома к дому и от дерева к дереву, вопя как оглашенные. Путники не успели выехать к реке, как ватага найярских мальчишек выбежала из здания и, не обращая внимания на незнакомцев, промчалась мимо. Через мгновение вслед им полетели стрелы. Они со свистом проносились в воздухе и зарывались в мягкую землю вокруг Шафто.
– Эти черти могут в нас попасть! – заорал Джимми, вытаскивая пистолет и взводя затвор.
– Не просто могут, Джимми, – отвечал Джек пугающе тихим голосом.
Все обернулись и увидели, что он распростерся в арбе и обеими руками держится за живот, из которого торчит стрела.
– Обидно-то как, – прошептал Джек. – Столько проехать, чтобы погибнуть здесь и сейчас…
Джимми, словно на дыбе, разрывался между желанием убить кого-нибудь из туземцев и строгим велением пятой заповеди.
– Отец! – воскликнул юноша, спрыгивая с лошади и в два прыжка оказываясь рядом с арбой. Он коснулся Джековой щеки, словно желая её погладить, но тут же взял отца за подбородок и повернул его голову туда-сюда, оглядывая. – На тебе всё ещё синяки от наших побоев – только подумать, что ты унесёшь их в могилу!
– Для меня они как поцелуи, которых я от вас не дождался – да и поделом.
– Ах, отец! – взвыл Джимми и припал к отцовским губам. По счастью для Джека, поцелуй длился недолго – через секунду Джимми засопел, укусил отца за губы и отпрянул, стискивая руками бок.
Дэнни холодно наблюдал за ними с лошади. В руке у него был лук, и тетива ещё подрагивала.
– Когда закончите, скажите, чтобы я мог отъехать в сторонку и проблеваться. Потом будет время задать трёпку этим найярам или как там ты их зовёшь.
Джимми медленно нагнулся и поднял стрелу, которую Дэнни только что запустил ему в бок. Она была тупая.
– Возьми две – они тебе понадобятся, – сказал Джек, протягивая стрелу, которая оставила синяк на его животе.
Один найяр догнал другого на улице, и между ними завязался устрашающий поединок на бамбуковых мечах.
– Мне тут нравится! – воскликнул Джимми. – Из пистолетов стрелять можно?
– Вряд ли это по правилам, – заметил Джек, когда Дэнни выпустил стрелу в грудь рослому найяру, только что показавшемуся из дверей. Штук десять стрел разом вылетели из окон того же дома и сбили Дэнни с лошади.
– Гады! – заорал Джимми и ринулся к дверям, пока лучники не успели вновь положить стрелы на тетиву.
– Побегайте по городу, позабавьтесь, – сказал Джек сыновьям, впрочем, уже без всякой надобности. Они с Енохом тряхнули вожжами и двинулись дальше. Вскоре улочка превратилась в широкую набережную, вырубленную посреди мангровых зарослей. Лодки и каботажные судёнышки у причала чем-то напомнили Джеку Темзу. Чуть ниже по течению располагалась бухта – главная и единственная гавань королевы Коттаккал. Здесь покачивались на якорях с десяток больших кораблей. Енох усмехнулся.