Смешилка — это я!
Шрифт:
Вдруг Принц помрачнел.
— Что случилось? — спросил я.
— Совсем забыл: у нас дома нет телефона… Но ничего. Мои родители, к счастью, здоровы.
И все-таки я погрузился в раздумье. Но ненадолго! Когда я начинаю что-нибудь изобретать, возникает настоящая цепная реакция: одна идея цепляется за другую. Так было и в этот раз. Я поднялся на цыпочки и обнял благородного Принца.
— Дашь мне свой адрес! Я продиктую его старшему брату Косте, а он сбегает и успокоит твоих родителей.
В том, что
— Веди нас, Сусанин! — обращаясь к Глебу, торжественно произнес Покойник.
Я бросил на Глеба мимолетный, но острый взгляд. Сам того не подозревая, Покойник попал в точку: утром Глеб, как Сусанин, сбивал нас с пути. Только Сусанин поступал так с врагами, а Глеб — со своими друзьями. В этом была принципиальная разница!
Мы побежали за Глебом. Почему мы спешили, трудно было сказать: до следующей электрички оставалось еще много часов. Просто мы в тот день привыкли бегать, будто нас все время настигала погоня. Но погони, к сожалению, не было!
А природа между тем жила своей особой, но прекрасной жизнью. То тут, то там виднелись лужи, в которые мы безошибочно попадали. Грязь напоминала густую серую кашу, которая аппетитно чавкала под ногами. Дождь все усиливался, приятно освежая в пути. Деревья ласково протягивали нам свои кривые черные руки…
Глеб бежал впереди всех. И не только потому, что мы не знали дороги, — он по-прежнему очень старался.
— Во-он там! — на ходу крикнул Глеб, указывая на одноэтажный домик, над которым была синяя с белыми буквами вывеска: «Почта. Телеграф. Телефон».
«Еще немного, — мечтал я, — и Наташа войдет в будку, из которой все будет слышно. И я уловлю слова: „Мамочка, не волнуйся!“ Потом она выйдет и бросит на меня мимолетный, но благодарный взгляд. А потом и мы будем звонить… Денег хватит, ведь родители дали „на всякий случай“, а в подвале тратить их было не на что».
Окна домика звали, манили меня к себе так сильно, что я обогнал Глеба.
Эти окна казались мне близкими и родными до той минуты, пока я не увидел, что они с внутренней стороны плотно закрыты ставнями.
Я сразу немного отстал, и Глеб достиг домика первым. Но он не взбежал на крыльцо, а уступил мне дорогу. Я взбежал, дернул за ручку, которая оказалась холодной и мокрой. А дверь оказалась закрытой.
«Выходной день — воскресенье», — прочитал я на облезлой табличке.
О, какие печальные сюрпризы подсовывает нам жизнь!
Все смотрели на меня. В глазах не было и тени недавнего восхищения. Я был на крыльце, а чуть пониже стояли пятеро моих друзей — в пустом поселке, на мокрой земле, под дождем, возле закрытой почты. И они снова считали, что я виноват: если бы я утром не перепутал, они бы сейчас ехали в теплом вагоне к своим мамам и папам. Я перепутал… Это вновь стало для них моим последним поступком. А о том, что, если бы не я, они бы все сидели в подвале, никто уже и не помнил!
Так я думал, пока не заметил в глазах у Наташи нечто иное. Я увидел в них ожидание и надежду. Как это было уже не раз в тот день. Она еще надеялась на меня!
И вновь началась цепная реакция: идеи одна за другой полезли мне в голову.
— А если добежать до соседней станции? Это далеко?
— Полчаса бега, — ответил Глеб. — Но районная почта здесь… А там нету будок…
— Воскресенье для всех воскресенье! — мрачно изрек Покойник. — Ты думаешь, что там уже начался понедельник?..
— Зачем же так? — неожиданно оборвал его Принц. — Зачем говорить под руку?
— Ну, если он будет думать рукой, наши родители обречены!
— Покойник, не трогай Алика! — сказал Принц так же грозно, как говорил раньше мне: «Не трогай Покойника!»
В его груди билось честное, благородное сердце!
Поддержка вдохновила меня.
— А куда ты, Глеб, вчера звонил по междугородной? Чтобы предупредить Племянника… Ну о том самом… о чем ты знаешь. Куда ты звонил?
— На дачу.
— Значит, там есть телефон?
— Да. Его дедушке… Он выступал на телефонной станции, и ему… Там даже табличка… на аппарате: «Гл. Бородаеву от благодарных читателей».
— По этому телефону ты, Наташа, и позвонишь! — провозгласил я с крыльца, как с трибуны. — А потом, если останется время, и мы позвоним.
— Нет, — сказал Глеб. — Ты не знаешь Григория. Он не позволит… Раз мы его…
Глеб еще не знал главного: он не читал моей надписи на столе: «Племянник! Передай привет своей тете!» А если Племянник, в отличие от Глеба, уже прочитал эти слова? Тогда он и подавно не пустит нас к телефону! А то еще и загонит обратно в подвал… Встречаться с ним страшно!
Так я думал, а вслух сказал:
— Что нам Племянник! Шестеро одного…
— Не ждут! — подсказала Миронова. И первый раз в жизни, подсказывая, не угадала.
— Не боятся! — поправил я ее. И повторил: — Шестеро одного не должны бояться!
— Ты не знаешь Григория, — опять сказал Глеб. — Он же сидел… А мы не сидели… Нам не справиться…
— Посмотрим! — воскликнул я. Но по-прежнему стоял на крыльце. Торопиться на старую дачу как-то не очень хотелось.
На выручку мне пришла цепная реакция: новая идея ярко вспыхнула средь рано спустившихся сумерек.
— Он нас пальцем не тронет!
— Пальцем, конечно-о! — заныл Покойник. — А ты видел, какой у него кулак?