Смейся, Принцесса!
Шрифт:
Соглашаясь на танец, я не представляла, что меня ожидает, но очень быстро это осознала, когда Клим привлек меня к себе и моя грудь прижалась к его. О нет, он и не собирался танцевать «прилично» – наоборот! Я оказалась в мышеловке, у меня не было возможности увеличить расстояние между нами – ни одного шанса.
– Отпустите, – прошептала я.
– Поздно, ты попалась, – ответил Клим весело и шепнул мне в ухо: – Честное слово, я спасал тебя от Чердынцева. Ты бы видела свое лицо, когда он приглашал тебя на танец.
– Это вас совершенно не касается.
– Мне уже
– Вы держите меня слишком крепко. И не нужно меня так прижимать.
– Это тебе только кажется, – ответил он, поглаживая мою спину.
– Что вы делаете?
– Глажу твою спину.
– Я вовсе не просила это делать.
– А я иногда делаю то, о чем меня не просят, особенно, если это доставляет мне определенное удовольствие.
Я сделала попытку успокоиться и выровнять дыхание. «Мы танцуем, просто танцуем…» Но я знала, все это сделано только для того, чтобы разозлить Эдиту Павловну и вытрясти из меня душу. Чему тут удивляться, разве Клим Шелаев не всегда поступает так? Он использовал, использует и будет использовать меня в своих целях.
В сторону бабушки я решила не смотреть – поздно, не имеет смысла, меня впереди, бесспорно, ожидала казнь…
Елизавета Акимова.
Клим проводил ее, и теперь ему скучно?
Мысли метнулись в другую сторону, я сбилась и наступила на мысок ботинка Шелаева.
Обидно – нестерпимо и удушающее, точно кто-то нашел у меня самое слабое место и надавил на него. «Он так же танцует с Лизой, наверное, так же гладит ее по спине, говорит какие-то слова, уж точно не обидные… Ласковые? Приятные? Да».
Они поженятся?
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Клим, и в его голосе не было и тени насмешки.
– Хорошо.
– Я беспокоюсь о тебе.
– Тогда зачем вы меня пригласили? Вы же знаете, что…
– Если Старуха тебя тронет… – Клим помолчал немного. – Поверь же, я просто спасал тебя от Чердынцева, могу я хоть иногда быть положительным персонажем? И потом, никто не мешал тебе ответить мне отказом. Это наверняка бы удовлетворило Эдиту Павловну.
– Я не верю ни одному вашему слову, – гордо ответила я, стараясь не обращать внимания на смятение в душе. Ладони Шелаева стали горячее, мне показалось, он еще крепче прижал меня к себе. – То, что вы делаете сейчас, это…
– Моя бесконечная тоска по тебе, – ответил Клим, наклонил голову, и его щека коснулась моего виска. Он потерся щекой о мою щеку так, словно имел на это право, словно это было нормально и естественно, словно его девушкой не являлась Елизавета Акимова…
Приятные ручейки побежали по телу, кровь прилила к лицу, и… я разозлилась! Наверное, эти долгие минуты я ждала именно злости (которая почему-то никак не приходила), иначе справиться с Климом, с его объятиями, у меня бы не получилось.
– Вы нарочно вот так… прикасаетесь ко мне, – сказала я, сбившись с ритма, – делаете все, чтобы разозлить Эдиту Павловну. Не отрицайте! Пользуясь мной, вы сводите личные счеты.
Я была готова к чему угодно, но только не к тому, что Клим резко развернет меня на сто восемьдесят градусов и спокойно произнесет:
– Ну и где же твоя бабушка, Анастасия?
На секунду голова закружилась – золотой смазанной полосой промелькнули огни ламп, свечи и зеркала. Справа раздался звон бокалов, слева – разговоры и смех. Музыка стала стихать, огромная люстра сменила желтый цвет на оранжевый.
За столом семьи Ланье никого не было: ни Коры, ни Семена Германовича, ни Леры, ни Эдиты Павловны. Я сразу поняла, что они ушли, никто из них не остался, а значит… Я уже не танцевала, я стояла как монолитный столб и смотрела на стулья, вазу с цветами, тарелки и чашки, которые еще не убрали официанты.
– Когда они уехали? – спросила я.
– Сразу, как только мы пошли танцевать.
Такое решение Эдиты Павловны означало лишь одно – я проклята на веки вечные, моя смерть будет долгой и мучительной. Не говоря ни слова, я решительно направилась к столу – больше всего мне хотелось сесть рядом с Симкой, получить большущую порцию оптимизма и заглушить пчелиный рой, гудящий в голове.
Я боялась посмотреть на Шелаева, отчего-то очень боялась. И даже не знала, чего опасаюсь больше: насмешки или серьезного выражения лица.
– Настя, как только вы решите поехать домой, скажите, я организую машину, – произнес Матвеев, после того как наполнил мой бокал шампанским. Он выглядел устало и, наверное, тяготился затянувшимся празднеством, но, как виновник торжества, должен был уйти последним. Перед ним стояли чистая белоснежная тарелка и бокал с водой.
– Спасибо, – поблагодарила я.
Клим устроился рядом с Матвеевым, боком к столу, и положил ногу на ногу. Я ухватила его движения краем глаза, потому что по-прежнему была не в силах посмотреть в его сторону.
– Это было круто, – тихо сказала Симка, явно сдерживая довольную улыбку.
– Что именно? – прошептала я.
– Ваш танец.
Боясь, что Матвеев или Шелаев услышат наш разговор, я мужественно сдержала поток вопросов, но веселье Симки говорило о том, что мы явно привлекли внимание общественности.
– Бабушка мне не простит.
– Давай ты переночуешь у меня.
– Нет, – я покачала головой. – Когда казнь откладывают, становится только хуже.
– Есть еще время подумать.
Взяв мобильный телефон, я включила его и прочитала три эсэмэски от Леры:
«Он тебя пригласил, чтобы разозлить бабушку!»
«Из-за тебя мы уехали раньше, ненавижу, ненавижу тебя!»
«Наверное, бабушка теперь вычеркнет тебя из завещания – сто процентов!»
– Какие новости? – поинтересовалась Симка, глядя, как я изучаю послания от Леры.
– Хорошие, – ответила я. – Мир по-прежнему стоит на тех же китах.
Я почувствовала на себе взгляд Шелаева, подняла голову и посмотрела на него уверенно и открыто. Волнение отступило, я готова была дать отпор, но в глазах Клима не было шторма, и он явно не собирался топить мои корабли. Но я-то хотела потопить! Его корабли. Потому что теперь нужно было как-то возвращаться домой, потому что меня нельзя вот так обнимать посреди зала. И тереться щекой о мою щеку тоже категорически запрещено.