Смеющиеся глаза
Шрифт:
И вдруг и скала, на которой находилась Новелла, и колючий куст, и следы незнакомого человека задвигались, точно во время землетрясения, и стали медленно оседать вниз, туда, где гремела и гремела река…
…Солнце медленно и неслышно опускалось в ущелье. Тяжелые волны тумана окутали сизые заросли облепихи. Рубиновыми огоньками в последний раз перед наступлением темноты зажглись кусты барбариса, возле которых лежала Новелла.
Мы нашли ее незадолго до рассвета на берегу реки, окровавленную, потерявшую сознание. С трудом разжали пальцы правой руки:
Мы оказали Новелле первую медицинскую помощь. Конечно, это была не ахти какая помощь. В геологической партии не было врача. А в походной аптечке мы обнаружили только бинты, йод, кальцекс, нашатырный спирт и валерьянку.
И все же мы привели Новеллу в чувство. При свете костра сколотили носилки и понесли ее в лагерь. Сначала хотели приспособить носилки к двум лошадям, но лошади оказались не в меру пугливыми, да и тропа была слишком узка. Несли носилки четверо, двое были в запасе, подменяли уставших. Леонида сразу же отправили по следу чужака.
Новелла изредка тихо стонала, а мы все несли и несли ее, и путь казался нескончаемым. Это теперь, когда все позади, конечно, легко говорить: несли. Тот, кто хоть раз изведал горные тропы, тот знает, что это такое. Трудно взбираться наверх, но еще труднее приходилось нам на крутых спусках.
Конец пути я помню очень смутно, до того мною овладела усталость. Да и только ли мною! Мы все едва добрались до лагеря и свалились в изнеможении.
И лишь когда Мурат сообщил, что к нам летит вертолет, мы воспряли духом. Но — преждевременно. Вертолет запоздал.
…Мы — теперь уже к нам присоединились Ромка и экипаж вертолета — стояли возле Новеллы.
Время от времени она открывала глаза и неотрывно смотрела в небо, будто впервые осознала, насколько оно красиво и величаво. Больше всего меня удивило то, что она, казалось, забыла о людях. Она никого не искала глазами, она смотрела в небо.
Я взглянул на Ромку. Что-то холодное и беспощадное сдавило мне сердце.
Ромка, Ромка! Почему же ты встретился с Новеллой только теперь, когда она уже не может улыбнуться тебе? Почему же ты так опоздал, Ромка?!
И все же я еще надеялся, что произойдет чудо. Сейчас Новелла посмотрит на горящие огоньки барбариса, глаза ее снова станут смеющимися, она вскочит на ноги, расхохочется, поочередно повиснет у всех нас на шее и воскликнет:
— Мальчишки вы мои! Я снова иду в маршрут!
И уйдет от нас вместе с Ромкой.
Но она лежала недвижимо. И только когда она встрепенулась и с каким-то жалким и растерянным беспокойством завертела головой, я увидел, что в глазах ее проступили тоска и отчаяние.
В тот миг мне было невыносимо тяжело, но потом, через много дней, когда душевная боль немного утихла, я подумал о том, что нет людей, которые умирают спокойно и мудро, тихо и равнодушно. Тот, кто посвятил свою жизнь исканиям, кто узнал радость творчества, кто всегда видел впереди светлый и манящий огонек своей цели, тот не может уходить из жизни спокойно и безмятежно. Если осталось сделать всего лишь шаг, чтобы найти заветный минерал. Если не дописана рукопись. Если не настигнут нарушитель границы. Нет, хотя бы еще один солнечный луч в потухающие глаза, одно пожатие руки друга, еще одна яркая мысль, которую можно оставить в наследство живым!..
Все это пришло мне в голову значительно позже, а сейчас я стоял и смотрел на Новеллу.
Завтра на том месте, где она нашла чудесный минерал, пробурят шурфы, заложат взрывчатку. Раздастся взрыв, и в Москву полетит радостная весть.
Это будет завтра. В тот день, когда мы похороним Новеллу.
…У пограничников свои тропы, у геологов — свои. Но разве в тропах дело? Нет, в людях, которые по ним идут!
ЕГО НАЗОВУТ «НОВЕЛЛИТОМ»
Мурат говорил, что итогом геологических работ обычно является годовой отчет, где в определенной последовательности описываются результаты поисков. Они, эти результаты, излагаются сухим, деловитым языком, далеким от лирики. В них нет места словам об условиях, в которых геологам приходилось добывать фактический материал, ибо такие слова здесь попросту не нужны. Лишь во «введении» и в «физико-географическом очерке» встречаются фразы вроде таких, например: «Район работ находится в весьма труднодоступной местности» или же: «Северная половина планшета представляет собой интенсивно расчлененное высокогорье с абсолютными отметками от 2000 до 4400 метров при относительном превышении до 800 метров, и в связи с этим маршруты проводились многодневные, иногда с применением альпинистского снаряжения».
Да, таков обычно этот документ. И все же, признавался Мурат, вчитываясь в него, волнуешься и радуешься, грустишь и негодуешь, как если бы читал строки мужественной лирики, или слышал раскаты дальних громов, или дышал солнечным воздухом горных долин.
Мне никогда не приходилось читать геологических отчетов. Но я волею обстоятельств столкнулся с жизнью геологов и готов без колебания подписаться под словами Мурата. Особенно после того, как узнал о том подвиге, который совершила Новелла. Нет, я не боюсь назвать подвигом то, что она совершила!
Через несколько дней после событий, о которых я рассказал, мы с Грачом приехали к геологам. Мурата мы застали в его палатке. Он что-то быстро писал. Перед ним на походном столике лежал минерал, найденный Новеллой. И Мурат, этот сильный и мужественный человек, дрожал, как ребенок, рассматривая его.
— Назовем его знаете как? — встретил он нас возбужденным вопросом. — Новеллитом… Слышите, новеллитом!
Мы горячо одобрили его идею.
Приезд Грача оказался как нельзя кстати. Вскоре после того, как мы поговорили с Муратом, в лагерь приехал представитель из какого-то геологического ведомства. С суровым, без малейших признаков улыбки, лицом он набросился на Мурата с вопросами и под конец тоном прокурора заявил: