Смеющийся Христос

де Куатьэ Анхель

Данила выдохнул и в три шага достиг выхода на балкон. Шум с улицы доносился невероятный. Казалось, там происходит что-то чудовищное…

Данила вышел на залитую солнцем площадку. К своему удивлению, он обнаружил, что люди не смотрели в сторону резиденции Понтия Пилата. Напротив, они смотрели в противоположную сторону! И шли туда — прочь от дворца! — Что происходит?.. — прошептал Данила. — Что происходит?! Где Иосия?!

И тут он направил свой взгляд в ту сторону, куда двигалась толпа.

По улице, уходящей от дворца, в окружении сотен людей — орущих, кричащих, плачущих, мечущихся — шел Иосия. Под крестом…

— Он

сам? — Данила повернулся назад и смотрел в глубь темной залы, где прятался от толпы прокуратор Иудеи Понтий Пилат. — Он сам взял крест и пошел на Голгофу?!

Пилат показался в просвете между колоннами балкона. Данила не верил своим глазам — Пилат растерянно кивал головой в знак согласия.

Крики, вопли. Стоны и слезы людей. Обезумевшая толпа не понимала, кому верить. Синедрион обвинил прокуратора в том, что он приговорил к смерти наследника иудейского трона, потомка Авраама и Давида — Иосию. Прокуратор обвинил синедрион в том, что он признал Иосию лжепророком и сам потребовал от Пилата, чтобы тот казнил Иосию. Но, по его словам, он не нашел в узнике вины. И тогда Иосия, слыша все это, встал и сказал: «Говорите вы, что желаете мне жизни, а в сердцах ваших желаете вы мне смерти. Так и быть тому, ибо что творите вы, того не знаете, но чего хотите вы, то исполнится». А теперь он идет на Голгофу, сам неся на себе свой крест, потому что никто не пожелал быть причастным к его смерти.

Расталкивая людей, продираясь сквозь толпу, Данила рвался вперед, вверх по улице. — Иосия! Иосия! — повторял он, пытаясь разглядеть вдали его силуэт.

Но на дороге, ведущей к возвышению, прозванному Голгофой, творилось что-то невообразимое, не поддающееся никакому описанию.

Сотни, тысячи людей, настоящее людское море, запертое справа и слева приземистыми зданиями улицы, — кипело, как огненная лава, извергающаяся из жерла вулкана.

Выйти на соседние улицы было невозможно по той же самой причине: там происходило то же самое — настоящее дикое столпотворение с истошными криками, истерикой, слезами. Все хотели приблизиться и посмотреть на Иосию. Казалось, весь Иерусалим жаждал в эту минуту оказаться на Голгофе. Да что Иерусалим… Вся Иудея!

Давка, паника, ужас. Преодолеть толпу было почти невозможно. Многие падали, а упав, уже не могли подняться. Люди напирали, кто-то был раздавлен толпой насмерть. Погибли чьи-то дети. И надрывные женские голоса, из отчаянного крика переходящие в скорбные бесчувственные причитания, извещали об этом небеса.

Каждый житель Иерусалим и каждый из тех, кто пришел в город в ожидании иудейского восстания против римлян, хотел стать свидетелем казни Иосии. Ведь еще никогда Иерусалим не видел ничего подобного! Преступников казнили часто. Но еще никогда человек не шел на лобное место по собственному желанию. И какой человек! Царь!

Данила приближался к Иосии — все ближе и ближе, — но силы были уже на исходе. Казалось, что он переплывает океан. Еще чуть-чуть, и упадет замертво, утонет в этом людском море. Слабость, невыносимая слабость… Продираться сквозь безумную, алчущую и испуганную толпу было сложнее, чем взбираться по отвесной скале.

— Что же это, Господи?! — шептал Данила, отталкивая и распихивая людей. — Что это?! Как такое может быть?! Почему?! Это надо остановить… Нужно что-то сделать… Зачем он пошел на Голгофу?! Зачем?!

И в эту секунду какой-то неведомой силой, словно рукой великана, Данилу и тех, кто стоял с ним рядом, откинуло к стене дома на левой стороне улицы. Это прорвались несколько десятков людей откуда-то справа.

Молодая женщина, оказавшаяся рядом с Данилой, ударилась головой о каменную стену и потеряла сознание. Данила попытался подхватить ее, но безуспешно, человеческое море поглотило несчастную, словно ее и не было никогда. Смерть.

— Люди, что же вы делаете?! — шептал Данила. — Разве об этом говорил вам Иосия?! Он идет на смерть, чтобы открыть вам глаза! Но почему вы не откроете их сами?! Почему для этого вам нужно, чтобы кто-то умер?! Тот, кто учит вас радости?!

Но никто не слышал этих его слов. И никто в целом мире не смог бы найти ответа на его вопросы. Никто. Даже небеса. Они молчали. Полная тишина на фоне неистовых криков и безумствующего ора из тысяч человеческих голосов.

Данила нагнал Иосию, лишь когда тот уже поднялся на вершину смерти. У подножия Голгофы толпа в священном трепете остановилась. И лишь один Данила, прорвавшись сквозь ряды людей, спотыкаясь и падая, поднялся к Иосии, одиноко стоящему на горе, видом своим напоминающей череп.

— Ты пришел… — улыбнулся Иосия, увидев приближающегося к нему Данилу. — Мой воин.

— Я пришел, да… — едва переводя дыхание, ответил он. — Мы должны… Ты должен… Надо спасти… Прекратить это… Это неправильно…

— Поможешь мне, — улыбнулся Иосия, опираясь на крест.

— Да, да! — громким шепотом прокричал Данила. — Да, я помогу! Да!

— Вот… — Иосия показал на гвозди и молотки, лежавшие на склоне.

Сегодня на лобном месте должны были казнить другого человека — вора и убийцу Варраву. Но в возникшем хаосе о нем забыли. Однако же к его казни на лобном месте уже все было приготовлено — гвозди, молотки, веревки, чтобы поднять крест, вырытая под основание креста яма.

Данила удивленно уставился на Иосию:

— Что?

— Помоги мне… — улыбнулся Иосия, показывая на инструменты казни. — Мне будет тяжело без тебя. Помоги.

— Нет, нет… — прошептал Данила, инстинктивно отступая назад и качая головой из стороны в сторону. — Нет, нет… Это невозможно. Нельзя… Нет.

— В жизни каждого человека есть вещи, которые он должен сделать, — рассмеялся Иосия. — Это то, что мне надо сделать. Вот и все.

— Но ты же знаешь, не можешь не знать… — Данила сделал еще один шаг назад. — Люди будут слагать о твоей смерти легенды, но никто не скажет им правды. А даже если и сказал бы… они ее не поймут. Зачем тогда, Иосия? Почему тебе не прекратить все это?

— Люди уже сейчас говорят обо мне разные вещи, — улыбнулся Иосия и как-то смущенно пожал плечами, оглядывая людское море, застывшее у подножия холма. — Но пока они еще не понимают этого. Каждый уверен, что он знает правду. Но ведь это только его правда — каждого отдельного человека, его зеркало, его отражение. Это не Истина. Но придет время, и обо мне будет сказано столько, что всякое произнесенное слово потеряет какой-либо смысл. И только тогда люди узнают то, что должно. А пока же все делают то, что должны. Возьми, — Иосия протянул Даниле молоток и гвозди. — Помоги мне.