Смоленский поход
Шрифт:
— О, нет! Если я и уверен в ком то, то это Вельяминов и Казимир которого все теперь почему-то называют Корнилием. Они, да еще, возможно, этот хитрый стрелецкий сотник Анисим, вот люди, которые вам никогда не изменят. Но рядом с вами теперь не только они. Все эти князья, бояре и думные дьяки. Среди них есть, конечно, люди достойные и благородные, вроде Пожарского, но их меньшинство. А остальные когда вы отворачиваетесь, ваше величество, смотрят так, как будто примеряются куда ловчее ударить. И я боюсь, что не успею встать между ними и вашим величеством.
— Ты ждешь измены?
— Да! Вы для них слишком молоды, слишком удачливы, слишком умны.
— Я понял тебя дружище. Будь спокоен, я думаю про своих новых подданных точно так же. Но я не сделаю ничего, чтобы их встревожило, пока не буду готов к схватке. Они видят во мне удачливого наемника? Не будем их разочаровывать! Сначала мы пойдем и отвоюем у поляков этот чертов Смоленск, а когда вернемся, многое изменится! Ну, а пока… может тебе жениться? Ну, а что посмотри какая красавица сестра у Никиты, хочешь просватаю?
Если бы я еще раз сыпанул бедному померанцу снегу за шиворот, это не произвело бы на него большего действия. Лицо его побледнело, рот приоткрылся, а глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит.
— Благодарю ваше величество за заботу, но боюсь я не смогу сделать эту благородную девушку счастливой, — залепетал обескураженный моим заявлением Кароль.
— Ну, смотри, как знаешь. Но все же подумай, хорошенько. Правда не долго, такие красавицы долго в девках не сидят. Ладно, этим, я думаю, мы сможем заняться позже, а сейчас найди мне Корнилия. Что-то от него нет вестей, если бы все было ладно, он бы давно сообщил.
Фон Гершов с поклоном вышел вон, а я начал одеваться к выходу. Можно было кликнуть слуг, но хотелось побыть одному и поразмыслить над услышанным от Кароля. Однако, остаться одному не удалось, тихонько скрипнула дверь и я, резко обернувшись, увидел Алену Вельяминову. Лицо девушки было неестественно бледным и казалось, она вот-вот заплачет. «Черт бы меня взял», — с раскаянием подумал я, — «она ведь понимает по-немецки!»
— Почто государь, — только и спросила она меня, глядя широко распахнутыми небесно-васильковыми глазами.
— Что, почто? — попытался я прикинуться, будто ничего не понимаю.
— Государь, не погуби, не отдавай замуж за нелюбимого!
— Да не кричи ты так, никто тебя замуж не отдает, пошутил я.
— Не надо так, государь, одна у меня судьба и не хочу другой, — залилась девушка слезами.
— Да что ты Аленушка, не плачь! — Только и смог я проговорить, чувствуя полную беспомощность перед женским плачем, — ну, пошутил я. Да и Кароль вон, погляди, сбежал от меня как от огня.
Увы, если девушка собралась поплакать, то прекратить это действо совсем не просто. Пришлось обнять ее и, гладя по волосам говорить ей, что она умница и красавица и что больше я никогда так шутить не стану, вот тебе крест. А фон Гершов и вовсе любит другую, и обещался быть ей верным и что никогда ни на кого не глянет. Так что о сватовстве не может быть и речи, и это я так все, шутейно. И вот несу такой бред, пытаясь остановить потоки слез и молясь про себя, чтобы Никиту черт с улицы не принес или еще кого, потому как объяснить ему эту картину никак не получится. Наконец слезы немного поутихли, я отправляю девушку с наказом умыться и привести себя в порядок. Та послушно уходит, но напоследок оборачивается и твердым голосом заявляет:
— А захочешь выдать меня за другого, так и знай — утоплюсь!
Вот тебе раз! Я стесняюсь спросить… А тот, который «не другой» это, вообще, кто?
Поутру Федька вместе с дядькой Ефимом и другими окрестными помещиками прискакал к вельяминовской усадьбе. Вскоре к ним вышел сам царский кравчий и объявил что государь желает позабавиться медвежьей охотой. Помещики задумались, после чего вперед выехал Ефим Лемешев.
— Никита Иванович, — начал он, поклонившись, — мы государю услужить завсегда рады, но что если не сыщем берлоги? Сам, поди, ведаешь, что косолапый не под каждым кустом зимует. А ну как если не сыщем?
— Ну, это ты хватил Ефим, не сыщем! Места тут на дичь богатые, должны быть и медведи. А если паче чаяния не сразу найдем, так и не беда. Мало ли иной дичи в лесу? Сам знаешь, государь в иной земле урожден и нашей охоты и не видывал. Если для начала лося на него выгоним, или волка затравим, так ему и тем потрафим. А там, глядишь, и медведь сыщется, вот и потешим царя-батюшку.
На том и порешили, помещики со своими холопами разбились на несколько групп и поскакали в разные стороны, трубя время от времени в рожки. Федька вздумал было отправиться вместе с дядькой, но увидел, что ему призывно машет татарин Ахметка, тот самый у кого он выменял камчу.
— Поедем, бачка, Корнилий шибко ждет, — заявил тот ему и парень, скрепя сердце, попрощавшись с соседями и дядькой, тронул коня.
— Другой раз поохотишься, — заявил ему сотник, когда они с Ахметом поравнялись с ним, — а у нас нынче иная забота.
Иная забота, заключалось в охране его царского величества. Оно, конечно, государь не один. С ним и кравчий Вельяминов с рейтарами, и немец фон Гершов с драгунами, а только береженного бог бережет. Так что Михальский повел своих людей в поиск, а Федьку кликнул ради того что он местный, да еще охотник, так что места знать должен.
— А кого ищем-то? — спросил Федька у сотника.
— Как найдем скажу, — усмехнулся тот, — сам ведь говорил что в ваших лесах тати озоруют.
— Говорил, а только как их найдешь, татей-то?
— А как медведя собирался?
— Так по приметам, косолапые то не во всяком месте зимуют.
— Во-во, разбойники точно так же. Сам как думаешь, где их зимовье?
— Известно где, там где добрые люди не ходят. На болоте или еще в каком месте.
— А есть у вас болота?
— А как же, за гнилой падью, только там трясина, туда никто не ходит.
— И зимой трясина?
Федька озадачено покрутил головой и повел отряд к гнилой пади. Скоро им попался след, ведущий прямо в то место где по Федькиным словам была самая трясина. Корнилий приказал спешиться и одеть на ноги снегоступы. После чего ратники, оставив лошадей коноводам, пошли по следам. Шли довольно долго, стараясь держаться друг за другом и без нужды не разговаривая. Наконец, вышли на поляну окруженную со всех сторон уродливыми и кривыми, какие бывают только на болотах, деревьями. На поляне стояло изрядное зимовье, с курившимся над крышей дымом, окруженное невысоким частоколом. Некоторые колья были украшены черепами животных, а над воротами висели и человеческие. Увидев этот ужас, Федька начал креститься, но остальные его товарищи во главе с сотником и ухом не повели.