Смоленское направление. Кн. 3
Шрифт:
— Кто такие? — Спросил я.
— Псковские мы, купца… Травкина люди. — Придумал на ходу атаман разбойников.
Травкина в Пскове многие знали. Прозвище сие он получил за попытку продать в прошлом году испорченное вино, превратившееся в уксус. Событие тогда приобрело широкую огласку в городе, и самого купца ждали серьёзные неприятности, если б не заступничество его покровителя Твердилы. Но слов из песни не выкинуть, и после недельной отсидки в порубе, купца по имени более не кликали — только по прозвищу. Об этом случае мне ещё рассказывал Игорь Васильевич, сообщив, что в приказчики к Травкину более никто не идёт, так как сдал их купец, себя выгораживая.
—
— Конечно, знаю, — подтвердив слова кивком головы, сказал атаман.
— А брат его, Веня, вернулся уже из Владимира?
— Не, как уехал, так и не было от него вестей.
— Я ж про удачу не зря упомянул. Травкин мне серебра задолжал. Целых пять пудов. Вот с вас я должок и получу.
— Не Травкина мы! — Стал оправдываться атаман. — Ушли мы от него.
— Это уже без разницы. Не было у купца приказчика Калистрата Фёдоровича с братом Веней. Я их только что выдумал. Проверял тебя. Тать ты и врун.
Слушавшая допрос Нюра усмехнулась и, указав пальцем на атамана разбойников, приказала:
— Астрид, убить.
Шестопёр Астрида мелькнул в воздухе и угодил точно в висок псковчанина. Атаман замертво рухнул на снег, не издав и звука.
— Следующий, кто соврёт, — прокомментировала Нюра падение тела, — ляжет с ним рядом. Только я не такая ловкая, с одного удара могу и не убить, а вот с двух — точно.
— Это всё он, мы не хотели! — Заговорил мужичок, поглядывая слева от себя на труп своего предводителя, — Он и Гриню избил. А он пацан ещё, пятнадцать годков.
— Начнём сначала. Кто такие?
— Я с Полонища, Никифором звать, — продолжил мужичок, — Гриня на Завеличье живёт, у Мирожского монастыря, Степан и Фима с Остролавицкого конца, а Еремей-немой вообще неизвестно откуда. То Горислав знал, но его уже не спросишь.
— Как здесь оказались?
— На вече Изборск освобождать звали — я пошёл. А кровушку за князей с боярами пузатыми лить, да мошну их безразмерную серебром набивать — не хочу. Такого насмотрелся, что воротить стало. Тут Горислав и позвал с собой, мол, айда домой. Досель дошли, а Горислав говорит: 'Не гоже нам с пустыми котомками возвращаться, возьмём свою долю здесь'. Вот и взял сполна свою долю.
— Что ж ты от него домой не ушёл?
— Боялся.
Остальные рассказывали душещипательные истории о том, как атаман, чуть ли не под страхом смерти заставил их заняться разбоем, а они, несчастные овечки, только волю его исполняли. Утром, когда я с Астридом пошли проверять стоянку разбойников, то обнаружили четыре закоченевших женских трупа с колодками на шее. Раздетые догола девушки просто замёрзли в землянке. Астрид сожалея, покачал головой, а я вернулся и зарезал пленников. Всех, кроме немого Еремея. У него не было возможности сообщить о девушках, хоть и показывал он мне четыре пальца на связанных руках, да я его не понял.
После казни мы тронулись в путь. Немой с минуту постоял у затушенного костра, перекрестился и побежал за нами. Миновав с версту, Гюнтер остановил лошадь.
— Алексий, ты подарил разбойнику жизнь, значит, ты за него в ответе. Либо убей его, либо забирай с собой. Мы не куриц на ярмарку везём.
Я развернул лошадь и поскакал обратно. Сблизившись с Еремеем, крикнул ему:
— С нами хочешь?
Немой кивнул, изобразил подобие улыбки на лице, уже шагом подошёл поближе, подпрыгнул и, вцепившись в меня обеими руками, сдёрнул с седла. Как низкорослому, не обладающему видимой силой мужичку удалось проделать подобное,
Немой, словно прочитав мои мысли, оскалился, моргнувшее веко коснулось ресницами стали и свободной рукой, ухватившись за мою с кортиком, вогнал клинок себе в глаз.
На следующий день, когда мы сидели в каминном зале замка, занятые сортировкой янтаря, Нюра спросила меня:
— Дядя Лексей, чем ты так опечален?
— Да никак не выходит из головы поступок Еремея.
— Ты имеешь в виду, что вместо благодарности за оставленную жизнь он обманул тебя?
— Нет, не это. Видя, что он уже ничего не может сделать, он убил себя. Понимаешь, Нюра, если бы каждый русский так ненавидел своего врага, сражался бы с ним до конца, невзирая на страх смерти, как тот немой Еремей — мы бы горы свернули. Но в этой ненависти не было любви к своей земле, а без этого Еремей не воин. И смерть его посему напрасна. Вот, что меня печалит.
— Смотрите! — Воскликнул Гюнтер.
На дне последнего бочонка лежал пергамент. Развернув его, мы увидели рисунок разрезанного наискось и растянутого на плоскости цилиндра. Фигура была расчерчена на множество ячеек по бокам, а на верхней плоскости был отчётливо виден знак коловрата. Части ячеек объединялись в отдельные фрагменты и были обведены широкими линиями с рунными обозначениями.
— Вот почему на бочонках были нацарапаны руны, — прошептала Нюра.
— Когда янтарь снимали, — продолжил мысль жены Гюнтер, — каждый фрагмент клали в отдельный бочонок, дабы в случае сборки восстановить алтарь. Перед смертью ливонец говорил не об алатыре, а об алтаре. Хотя, возможно, он и не знал, что именно находилось в бочонках. Сам янтарь уже представляет сокровище, а алтарь из него — это уже символ.
— Мы смешали содержимое бочонков. Как мы восстановим алтарь? — Спросила Нюра.
— При желании, можно попробовать. Но тогда все твои идеи об украшении комнаты янтарём и ожерелье, о котором ты мне все уши прожужжала — придётся забыть.
После этих слов Нюра скривила лицо, поджала губы и вдруг улыбнулась.
— Дядя Лексей, что ты можешь предложить за этот янтарь?
— Таких денег у меня нет. — Сказал я, разводя руками, — ума не приложу, что можно дать взамен.
Пришлось задуматься. Грамм натурального янтаря в моём времени стоит порядка трёх евро. У Гюнтера в наличии около шестисот пятидесяти киллограм. То есть, почти два миллиона евро. А если подсчитать стоимость инклюзов? Да плевать на подсчёты. Возможно передо мною алтарь из храма Святовита.
— Тем не менее, Алексий. Мне надо заплатить моим рыцарям их доли, да и твоё участие…
— Гюнтер, я никогда не подсчитывал, сколько стоит моя помощь вам. Но если вопрос зашёл о цене клада, то отвечу — он бесценен для большинства людей.
— А для меньшинства?
— Годовой доход Смоленского княжества, если оценивать просто по весу.
Гюнтер кивнул головой, поглядывая на Нюру.
— Я так и думал. Но есть одна проблема. Я хочу, чтобы из алтаря не пропало ни одного камня.