Смоленское направление
Шрифт:
В это время в лавку зашёл покупатель, и приказчик стал заниматься своими непосредственными делами, пополняя казну Пахома Ильича, помня о собственном наваре, но напрочь забыв о разговоре с монахом.
Вечером того же дня, Иннокентий докладывал настоятелю о количестве проданного товара, денежных потоках и появившемся ниоткуда грозном отряде 'Меркурий', воины которого в незнакомой экипировке играючи разделались со стругом пиратов, не проявив алчности, спасая купца.
– Интересно, пусть людишки одноухого разнюхают там всё. А ежели удача будет сопутствовать, то нехай разорят гнездо бесовское. Негоже нам иметь глаза лишние в том месте, сам знаешь, кого ждём, иди с богом. – Настоятель перекрестил спину монаха, скорее по инерции, чем из чувства долга, поправил рясу и пошёл по направлению к подвалу, где сидел Пахом Ильич, обучая тощего служку премудростям работы швейной машинки.
Новгородец оказался в щекотливой ситуации. С одной стороны после щедро проплаченного молебна, во славие
– Как там, в лавке, хорошо ли ведёт торг Евстафий? – Вслух пробормотал купец. В это время дверь отворилась, и в келью вошёл настоятель.
– Как идёт обучение, сын мой? – Обратился священник к подростку. Тот встал с колен, незаметно кивнул и замер как статуя.
– Ступай с богом отрок, опосля расскажешь. – Настоятель приблизился к Пахому, ледяным взглядом окинул купца, дождался, когда дверь за служкой закроется, и начал допрос.
– Значит, ты говоришь, что Алексий – ромей из Мурманска? Странно, не помню такого места, а почему войско 'Меркурий' называется, сколько людей? – Новгородец, желая поскорее выбраться из мрачного помещения, рассказал все, что знал. А как же не рассказать, вроде как исповедь. Умолчал только о рации, потому, как не спрашивали, как связь поддерживал. И было у Пахома ощущение, как будто воли его лишили, и даже хотевши солгать, не смог бы.
Выйдя на улицу, Новгородец, подобно сонной мухе брёл по дороге к себе в лавку, торг давно закрылся, и Пахому остро захотелось выпить чего покрепче. Харчевня была рядом с рынком, и ноги купца сами донесли его до сего заведения.
– Много пить, много есть. – Сказал купец, и протянул кусочек серебра половому. Было ли шумно, Ильич не слышал, словно уши заложило ватой, может из-за этого он и не расслышал, как в харчевне началась драка, а занятый поглощением еды не увидел, как лихой посетитель, замахиваясь лавкой, стоя спиной к Пахому, треснул того по башке. Бум! В глазах Новгородца вспыхнул свет, возможно, были и искры, затем темнота и полное спокойствие. Очухался купец после ушата холодной воды, вылитой на него на улице, перед харчевней. Немного подташнивало, на лбу шишка, кошеля нет, рубаха порвана.
– Хоть сапоги не спёрли, гадёныши. – Пахом всю дорогу к лавке ругал то трактирщика, то соседей по столу, а то и стражу, не уследившую драку. Не было счастья, так несчастье помогло. Ильич вновь отчётливо слышал, радость вернулась в его сердце, жить было хорошо, и жизнь была хороша. В лавке, не ответив на расспросы о внешнем виде, лёг спать. Кошмары его не мучили, однако под утро во сне явился настоятель церкви, на этот раз сзади из умышленно проделанной дырки на рясе из попы у священника торчал хвост с кисточкой на конце. Оный предмет подобно змее щёлкал по полу, настоятель со злостью шипел, но подойти ближе к Пахому не мог, всё время наталкиваясь на стену из стекла, которую Ильич воздвигнул перед приходом беса. Видение исчезло, появилась огромная улыбающаяся рожица Лексея, прошла сквозь стекло, подмигнула и испарилась.
Глава 6. Месть киевлянина.
В двенадцать часов дня раздался щелчок радиостанции, Пахом Ильич, наплевав на всю конспирацию, только отойдя от городских причалов, вышел на сеанс радиосвязи. Новгородец ретировался из Смоленска, отдав распоряжение торговать в лавке до победного конца, то есть с утра и пока не продадут весь товар. То ли ночной кошмар, то ли интуиция купца, помноженная на авантюризм, гнали Ильича прочь от города, подальше, на базу Лексея. Бывший пиратский струг, заваленный на три четверти булыжниками, с четырьмя девочками двенадцати лет, взятый на буксир, изрядно тормозил продвижение. Ветра не было, гребцы делали свою работу, а Пахому казалось, что всё стоит на месте и даже утка плывёт быстрее. Изволновавшись, купец и открыл сундучок с рацией.
– Лексей, Лексей, это я, Пахом. – С опаской прошептал и осмотрелся, не подслушивает ли кто? Вообще-то услышать голос, а точнее приглушённую речь человека, на судне, идущем на вёслах, под ритм гонга, вернее бубна, невозможно. Если не бьют в натянутую на обруч кожу, то загребной подаёт команду, под этот крик и грохот вёсел о воду Ильич сказал, что необходимо срочно увидеться, а так как разговор деликатный, то он, собственной персоной, себе в убыток спешит на встречу.
Ну что ж, если надо, то почему бы и не поговорить. Выйдя из палатки, обошёл лагерь вокруг, снял пробу ухи, предложил использовать картофель. Повар уже был в курсе, что это за клубни, соглашаясь со мной, кивнул головой, и как только отошёл от кухни, пробормотал, мол, только испортит всё. База строилась, уже был выложен фундамент стены. Камней, привезённых первой баржей, хватило только на это, благо речного песка было – завались. Фрол, обучившись управляться с бензопилой, здорово помогал своей бригаде заготовлять брёвна, двое рабов, делавшие со мной доски для причала так и остались работать на циркулярке. Из корявых, необрезных досок сколачивали щиты, ставили параллельно друг другу, в полуметровый промежуток между ними клали камни и раствор. Строить дом из сырого леса было нельзя, семь рабов таскали заготовки брёвен к камню с палаткой и вскоре холм превратился в лесозаготовительный склад. Савелий распорядился поставить пятиметровую смотровую площадку, и если бы не моё вмешательство, то так бы оно и было. В итоге первое строение с крышей стало напоминать караульную вышку, десяти метров высотой, которую можно наблюдать в местах не столь отдалённых моего времени. Караул из двух человек, сократили до одного, что дало больше времени на подготовку воинства. Вперемешку со щелчками спускаемой тетивы арбалета изредка слышался звон клинков. Меч не предназначен для фехтования, рубящий удар можно сбить с поражающей траектории, но лучше уклониться, посему и звон редок. Чем выше класс мастерства мечника, тем меньше шума от него. На вышке установили прибор ночного видения и дешёвое переговорное устройство. Всё что видел караульный, мог моментально знать сотник. Савелий же докладывал мне только в случаях, требующих немедленного решения. Сотнику за бой с пиратами сделал подарок, один из перстней с выращенным рубином украшал безымянный палец Савелия. Как-никак командир должен отличаться от рядовых бойцов, тем более сотник. Сколько солдат было в дружине Рязанского князя? Три, максимум три с половиной тысячи. Из них тысяча действительно дружинников, экипированных, обученных и служащих, так сказать, по контракту, остальные оруженосцы. Горожане в сорок – пятьдесят тысяч населения не смогли бы содержать больше. Следовательно, Савелий – один из десяти приближённых к князю, и только великая нужда заставила его наняться охранником на ладью, да и то, скорее всего, маршрут следования совпадал. Ведь когда восемь охраняют десятерых, это нонсенс, не соловьёв-разбойников же конвоировали.
– Ладья Пахома приближается. Лось говорит, струг тянут. – Лосем звали караульного на вышке, вместе со мной, он ходил на резиновой лодке, когда мы били разбойников. Здоровый крепыш во время боя забывал обо всём и пёр напролом, за что и был удостоен своего прозвища ещё в Рязани, раз оставался жив, значит, подобная тактика для него оправдывалась. Сотник стоял рядом со мной и ждал ответа.
– Хе, опоздал Пахом к ухе. Савелий, распорядись, чтобы разгружали баржу, заодно кран подъёмный опробуем. – Краном называлась конструкция, состоящая из двух деревянных полозьев, соединенных поперечными досками, на которых была установлена тележка, типа вагонетка. Рёбро колеса не давало соскользнуть тележке в сторону. Сверху с помощью блока корзину с грузом тянули на возвышенность, разгружали и аккуратно спускали своим ходом, стопор не позволял тележке слететь в воду. Более десяти пудов не грузили, так что конструкция пока выдерживала. Промятые полозья легко было заменить, да и строилось всё это только для перегрузки камня. Баржу подвели к причалу с помощью каната, по методу бурлаков, пришвартовали, после чего рабы стали перевозить булыжники. Разгруженный струг переставили к левому борту купеческой ладьи, чтобы без помех можно было воспользоваться резиновой лодкой. С утра можно было возобновить строительство кусока стены, защищающего лагерь со стороны реки.
Ильича встретил лично, поздоровались и пошли в палатку для приватного разговора. Купец заметно похудел, малиновая сорочка уже не облегала пузо, как при нашей первой встрече, шишка хоть и небольшая, но больно заметная, украшала лоб. Все попытки спрятать её под чёлкой разрушал ветерок. Отсутствие головного убора надо было исправить.
– Пахом Ильич, возьмите шапочку, вечером становится прохладно, а простудиться сейчас ну никак нельзя. – Подобные шапочки через шесть веков будут вязать девушки Туманного Альбиона, чтобы защитить головы английских солдат от пронизывающего ветра так 'обожаемой' ими Балаклавы. Шапочки с тех пор и называют 'балаклавки'.
Новгородец принял подарок, достоинство не уронил, а вот шишку прикрыл, ну так не простужаться же, право слово. В палатке стояли два раскладных стульчика, включённый фонарь, подвешенный к петельке верха, освещал ярким белым светом. Комаров не было, роза ветров данного места такова, что вреднючих насекомых сносит в сторону, а может, что-то ещё им мешает. Не дав Пахому открыть рот, указал пальцем на фонарь. Купец явно приехал искать защиты, значит, наличие такого артефакта только убедит его в правильности решения.