Смоляночка
Шрифт:
– Фу, Розенкранц, что за гадости вы тут мне рассказываете!
– Да, да, Энтони, она совокупилась с моим догом, и это благородное животное предало своего хозяина, то есть меня и позволило шпионке просмотрев бумаги спокойно выйти из кабинета.
– Но ведь вы же все видели и могли позвать слуг, чтобы арестовать чертовку! – возразил Витворд.
– Я не мог не преклониться перед силой ее жизненной изворотливости. Энтони, это похоже на то, как охотник видя чудеса хитрости и смелости, проявляемые зверем, щадит животное и не стреляет, отпуская его в награду
– Но как же интересы вашего короля, милый Розенкранц?
– Ах, милый Витворд, конечно же письма, которые я положил на стол, были не столь значимыми, да они были подлинные, но их содержание не представляло столь большого значения, чтобы не ознакомить с ним шпионку Бонапарта, хотя бы ради того зрелища, которое я увидал.
– Но как же ваша брезгливость, черт возьми? Неужели вы потом могли с нею снова спать и все такое?
– Ах, Витворд, я со своей собакой готов есть с одного блюда, а разделить одну женщину с моим любимым псом, в этом нет ничего такого, чтобы могло повергнуть мой ум в бездну смущения.
Витворд задумался.
– А что, если я расскажу этот анекдот графу Растопчину? – спросил он, – не откажется ли он от любовных утех с любительницей животных?
– Полноте, Энтони, во-первых интересы государства превыше собственной брезгливости, а во-вторых…
– Что во-вторых? – спросил Витворд.
– А во-вторых, вспомните Золотого осла Апулея или уже помянутого вами Вольтера, где Жанна предается любовным играм со своим конем!
– Ах, женщины, женщины! – воскликнул Витворд и подумал о Дашеньке Азаровой. ….
А о Дашеньке Азаровой думал теперь не только английский посол Витворд. О ней думал и Ваня Дибич-Заболканский.
После дуэли с Каменским Ваня пять дней отсидел на гауптвахте под арестом, а потом держал ответ перед самим государем.
– Что, дурак, войны тебе мало, чтобы из за бабы лоб под пулю подставлять? – спросил Павел, строго глядя на юношу, – а то пошлю ка я тебя к Платову, на Волгу, в южный поход! Из гвардии простым рядовым гренадером! Этого желаешь?
– Ваша воля, государь, – угрюмо отвечал Ваня, – я службы и смерти не боюсь.
– Дурак! – вскричал Павел, – дерзкий дурак!
Павел хотел еще что-то добавить к этой характеристике корнета Дибич-Заболканского, но его отвлекло появление в караульной зале, где происходила аудиенция – графа Тормасова -Александра Петровича – командира лейб-гвардии конного полка, шефом которого был наследник – Александр Павлович.
Нынче Конногвардейцы были отряжены в караул по дворцу и граф Тормасов выполнял роль дежурного генерал-адьютанта.
– Что граф Александр Петрович входишь без докладу? – спросил Павел, отворотясь от несчастного корнета и поворотясь к генералу Тормасову, – али случилось чего?
И угадав по выражению лица графа Александра Петровича, что тот желает безотлагательно поговорить с государем наедине, Павел небрежным взмахом руки отослал Ивана в соседнее с караульной залою помещение, где государевой аудиенции и государева суда дожидались несколько дам, генералов и вельмож.
Иван вошел в большую приемную, отделанную в немецком стиле. Два генерала стояли подле печки и один из них – Николай Федорович Плаутин – гусар, командир лейб-гусарского полка был как раз начальником Ивану. Николай Федорович стоял спиною к Ивану и грел руки, положив ладони на немецкие изразцы, коими была отделана печка.
Чувствуя неловкость от нахождения в одной комнате со своим начальником, Иван принялся беспомощно искать себе места и увидав в углу свободное канапе, двинулся туда, дабы примоститься и там уже ждать решения своей участи.
Две дамы – одна пожилая, годов сорока и одна совсем молоденькая сидели на устроенном углом диванчике и перманентно обмахиваясь веерами, вели беседу по французски. Сидевший с ними статский советник в виц-мундире и с орденом святой Анны на шее, с жаром рассказывал что то дамам и те то смеялись, то делали удивленно-испуганные лица, реагируя на рассказ вельможи.
Иван, занятый невеселыми мыслями своими сперва не прислушивался, но потом, когда чуткий его слух уловил пару раз произнесенное имя Надин, внимание его обострилось, и Иван даже придвинулся к другому краю канапе, чтобы лучше слышать.
– Savez vouz, Nadin Zolotitskaya elle est une espioness anglais, bien sur, – говорила обращаясь к штатскому та дама, что постарше. На ее плече Иван заметил шифр с вензелем Е – искрящийся бриллиантами.
– L"espionage a ete reconnu de tous temps comme l"un des plus vifs stimulants de la vie pilitique, – отвечал штатский, – Deja l"antique Jeroboam promettait des scorpions a ses peoples ce qui traduit en langue vulgaire ne saurait signifier autre chose qu"espions.
– Mais cet Nadin, – воскликнула юная соседка пожилой фрейлины, – elle est une espionesse, cet quellque chose plus de terrible! Cet unnefables, que vous ait dit, etre scorpion!
– Надин шпионка? – подумал Иван, – что за чушь!
Он выразительно посмотрел в сторону молодой дамы.
На вид ей было не более девятнадцати лет.
На левом плечике ее тоже была брошь с шифром П в бриллиантах.
– Она государева фрейлина, – отметил про себя Иван, весь еще в невеселых своих думах.
Девушка тоже бросила на Ивана мимолетный взгляд.
Такой взгляд, от которых у юных корнетов из легкой лейб-кавалерии бывает кружится голова.
В угол, на нос, на предмет…
Один миг, и сердце корнета в попалось в сетку и запуталось там, и забилось, словно зяблик в сетке у мальчишки-птицелова.
Дверь в залу вдруг растворилась и в проеме показалась фигура государя.
Все присутствующие повскакали со своих мест и склонились в поклонах.
Начальник Ивана – генерал Плаутин оторвавшись от теплых изразцов немецкой печки, тоже вытянулся в струнку и почтительно склонил непокрытую кивером голову.