Смотри, но не трогай
Шрифт:
— Эй, Никитос, это ты, что ли? — прилетает оклик откуда-то сбоку.
Мы поворачиваем головы на звук, а через секунду мое сердце сжимается в приступе разочарования. Алаев и его шайка. Приперлись все-таки.
Передо мной словно кадр из какого-то молодежного музыкального клипа. Тимур и его друзья, с ног до головы укомплектованные брендовыми шмотками, вылезают из начищенной до блеска Ламборгини. Негромко переговариваются, потряхивая модными прическами. Исходящий от них дух денег, вседозволенности и превосходства ощущается даже на расстоянии. От него
Типичные золотые мальчики. Гедонисты. Прожигатели жизни и папиных кошельков.
— Здорово, пацаны, — Никита ничуть не тушуется и делает пару уверенных шагов навстречу вновь прибывшим.
Я остаюсь стоять на месте.
Парни жмут друг другу руки и обмениваются приветствиями. А затем Никитины друзья замечают меня, и спокойная заинтересованность на их лицах сменяется ярко выраженным любопытством.
— Какая красивая девушка! — изрекает один из них, беззастенчиво щупая меня взглядом. — Никитос, представишь?
— Парни, это Лера, — отзывается тот. — Лера, это… Парни.
Очевидно, он догадался, что перечислять имена — занятие бессмысленное. Кое-кого я уже знаю, а остальных — вряд ли запомню.
— Вениамин, — тот, что секунду назад назвал меня красивой девушкой, хватает мою руку и бесцеремонно припечатывается к ней губами. — Очень приятно.
— Взаимно, — торопливо освобождаюсь от телесного контакта.
Мне не по себе. То ли от всеобщего чересчур пристального внимания, то ли от одного конкретного взгляда, который острой иглой жалит щеку. Я не смотрю на Алаева, но всеми своими рецепторами улавливаю его присутствие. Оно давит на меня, как тяжелая гранитная плита. Даже дышать становится трудно. Словно весь воздух в радиусе пятисот метров насквозь пропитался его ядовитыми флюидами и горьковатым парфюмом.
— Я вижу, твоя вера в свободу по-прежнему жива, да, Ник? — неожиданно выдает Тимур, глядя на моего спутника с вызовом.
Что?! Какая еще вера в свободу? Что Алаев мелет? Он бухой? Или обдолбанный?
— Да, братан, и тебе ее не убить, — в отличие от меня, Никита не поражен и явно понимает, о чем речь.
— Ну это мы еще посмотрим, — мрачно усмехается Тимур.
— Угроза? — мой спутник приподнимает бровь.
— Предупреждение, — Алаев хлопает его по плечу. На мой взгляд, чуть сильнее, чем положено. — Второе и последнее.
Минуту назад я думала, что эти двое друзья. Ну или, как минимум, приятели. А теперь мне почему-то кажется, что они недолюбливают друг друга. Их взгляды напоминают скрещенные в бою шпаги, а в позах явственно чувствуется неприязнь. Что они не поделили?
— Ну, бывайте, пацаны, — Никита отступает назад и, положив руку мне на талию, притягивает к себе.
Даже не знаю, почему я ему это позволяю. Мы же вроде еще не втакихотношениях… Но факт остается фактом: ладонь парня покоится на моей спине, и я ее не убираю. Более того, зачем-то прижимаюсь плечом к его груди.
Действительно, зачем?!
Мы с Никитой разворачиваемся на сто восемьдесят градусов и, приобнявшись, словно самая настоящая парочка, уходим прочь. По телу бегут нервные мурашки, а затылок горит нестерпимым жаром, который может означать только одно — Алаев неотрывно смотрит нам вслед.
Глава 21
Тимур
Какого хрена, а? Почему каждая половозрелая особь мужского пола раздевает глазами Грановскую? Да, она красивая. Объективно. Но как же дело вкуса? Ведь у каждого мужика свои предпочтения: кому-то нравятся брюнетки, кому-то блондинки. Кто-то даже от полненьких тащится. Так с какого, спрашивается, перепуга все пацаны вдруг сговорились и решили коллективно позалипать на мою сводную сестру? Дрочеры несчастные.
Вы не подумайте, у меня отнюдь не родственные чувства задеты. Просто реально не понимаю.
Еще и Ник, блин, туда же. Камикадзе хренов. Ведь сказал же ему русским языком, чтоб держал свои грабли при себе. Но друган не понял меня по-хорошему. Значит, придется по-плохому объяснять.
На той вечеринке у Верещагина он не отлипал от Грановской. Приклеился к ней как банный лист. Так весь вечер как Маня с Ваней и проходили. Шушукались по углам, даже вроде обнимались. Без пошлостей правда — как первоклассники на перемене. Но все равно противно. Я чуть не блеванул.
— Внимание! Тишина! — голос препода выдергивает меня из неприятных мыслей. — Наше собрание носит исключительно информационный характер, поэтому долго задерживать вас не буду. Быстренько пробежимся по основным направлениям олимпиады. В этом году их два: геометрия и физика. Разницу, думаю, понимаете. Физика будет на этой неделе, геометрия — на следующей. Точные даты появятся на стенде у деканата завтра после обеда…
— Александр Владимирович, можно вопрос? — в воздух взлетает рука Грановской.
Выскочка.
— Да, Валерия, конечно, — глядя на нее, Анисимов прям расплывается в улыбке.
Что за фигня? Неужели и этот книжный червь туда же?
— Я бы хотела поучаствовать в обоих направлениях олимпиады. Это возможно?
Выскочка в квадрате.
— Думаю, возможно. Но на всякий случай уточню в деканате.
— Зачем тебе оба направления? — не удержавшись, вставляю я. — Жаждешь двойного позора?
— С чего ты взял, что я опозорюсь? — вместе с Грановской ко мне поворачивается еще полсотни голов.
— Потому что знать разницу между тупым и острым углом для победы явно недостаточно.
— Тимур, мне кажется, или ты боишься? — она с подозрение изгибает бровь.
— Ха! Кого? Тебя, что ли? — мне прям смешно от такого наива.
— Конкуренции. Ведь обидно проигрывать девушке, чьи знания ограничиваются лишь пониманием разницы между тупым и острым углом, — ехидничает, сощурив глаза. — Это будет означать, что ты едва ли умнее, чем тот самый угол. Ну, тот, что больше девяноста градусов.