Смотрины и сговор
Шрифт:
Гаврила Прокофьич.
Мать, как дела?
Домна Семеновна.
Что ж, я с него воли не снимаю. Коли ему по нраву пришла, я дам свое благословение… Потолще бы маленько… видней бы была.
Иван Гаврилович.
В толстых-то, маменька, тоже большого проку нет-с.
Домна Семеновна.
Как хотите с отцом… мне все равно…
(Все встают).
Гаврила
Прощенье просим. Заезжайте, потолкуем. (Отводит Смесова в сторону). Объявите, что нашему сыну оченно ваша барышня пондравилась. А там на счет росписи у нас разговор будет…
(Все уходят).
Верочка.
Что, Душа, понравился?
Душа (покраснев).
Еще не знаю.
Бабушка.
Это опосля все узнаешь.
II
СГОВОР
(В конюшне).
МАКАР – кучер жениха; ФЕДОСЕЙ – кучер СМЕСОВА.
Макар (входя).
Честь имеем поздравить!
Федосей.
Благодарим покорно!
Макар.
Закрутили вы нашего Ивана Гавриловича.
Федосей.
Это дело хорошее, дай Бог всякому.
Макар.
Значит, мы с им таперича будем жить как должно.
Федосей.
Да, уж баловство всякое надоть бросить, потому мы вам такую кралю отдаем – энаралу не стыдно.
Макар.
Нашему Гавриле Прокофьичу все одно; ему, главная причина, насчет денег, – а что на этих краль мы не смотрим… Сватали уж нам всяких.
Федосей.
Пожалуй, другая и с большими деньгами, да что в ней!.. Вон у Сизова дочь…
Макар.
Знаем; мы и к ней сватались. Иван Гаврилыч в те-поры от ней в бегах находился, в Грузинах проживал. Дело-то до графа доходило, граф уж им разделюцию сделал. Вы меня, говорит, тятенька, хоть на поселенье сошлите, а уж на этой вашей невесте я жениться не согласен. Так уж он его точил, точил… целый год в деревне на фабрике держал…
Федосей.
Ишь он у вас какой!
Макар.
Бедовый! Он только кажется-то подхалимом, а блажной старик. (Молчание). Старше-то вот стал тише, а то, бывало, что делал – страсть! Стекла, посуду в трактире перебьет: получай, говорит, капиталы за все, что стоит, а ндраву моему не препятствуй!.. Раз он у нас без вести пропадал.
Федосей.
Ну!
Макар.
С немцем, с красильщиком, запили, а куда же их черт, с пьяных-то глаз, дернул? – в Ростов уехали, да две недели там и хороводились. Бабушка выручать ездила, обманом его оттеда в пустынь увезла, там только очувствовался… Крутой человек! С немцем это они раз было дом сожгли. Тот ему, болтали тогда, какую-то химию показывал. А мадам у немца жила молоденькая, при детях была приставлена насчет науки, так захворала со страху: я, говорит, таких людей сроду не видывала. (Молчание). Коли ежели за ним не усмотрят, он и ноне какое ни на есть колено выкинет, уж он это разрешение себе сделает… Сына женит – нельзя.
Федосей.
Ну, а теперича с Иваном-то Гаврилычем они в ладах, аль нет?
Макар.
Простил. Батюшка, сказывают, на духу уговорил. Сама ездила, батюшку просила.
Федосей.
Мы вчера с хозяйкой к ворожее ездили, так не насчет ли этих делов она гадала? Куфарка сказывала, что хозяйке не совсем ладно вышло…
Макар.
Об нем, это верно.
Федосей.
По твоим речам, надо полагать, так. Пойти велеть дворнику ворота запереть, а то лишнего народа много наберется.
Макар.
Это ничего, пущай смотрят.
Федосей.
А что, в самом деле, пущай смотрят.
Макар.
Уж это везде такие порядки.
Федосей.
Ну, ладно.
Небольшая комната, оклеенная желтыми обоями. ДУША и ИВАН ГАВРИЛОВИЧ сидят на диване.
Душа.
А после сговора вы к нам каждый день будете ездить?
Иван Гаврилович.
Не токма что каждый день, а коли бы ежели какая возможность была, я бы совсем от вас не поехал.
Душа.
Скажите мне откровенно: вы в меня очень влюблены?
Иван Гаврилович.
Какое ж в этом есть сумнение? Поэтому самому я и жениться на вас хочу. (Целуются. Продолжительное молчание).
Душа.
Может быть, с вашей стороны это только один разговор, а на уме вы совсем другое держите.
Иван Гаврилович.
Я только одно в уме содержу: поскорей бы мне от тятеньки на свою волю выдти. Ежели я буду жить сам по себе, тогда совсем другая статья будет. А то как раздумаешься иной раз, и выходит, что я самый несчастный человек в своей жизни. Вы, может, по вашим чувствам ко мне, не видите, в какой меня строгости тятенька содержит. Давеча я папироску закурил; кажется, ничего тут нет такова, особенного, а уж он косится, и должон я этот взгляд понимать, к чему он клонит… А клонит он к тому, что это им не нравится, что я папироску закурил. Ну, я и бросил, сделал им это удовольствие. (Молчание).