“Смотрите, кто пришел!” и другие пьесы
Шрифт:
Татьяна. Пойдемте, вам полегчает..
Лев (упирается). Нет.
Татьяна. Послушайте…
Лев. Отпустите… (Садится.)
Татьяна. Послушайте, что я скажу… Это не болезнь, но… это не очень здорово. (Садится рядом.) Поверьте!.. Я не врач, всего лишь медсестра, но я читала… Это навязчивое состояние, психоз…
Лев. Да вы что, там Потапыч.
Татьяна. А что Потапыч? Он тоже выпить не дурак. Узнает – обрадуется. Хотите, я поднимусь сначала одна, предупрежу?..
Лев (хватает ее за руку). Не вздумайте!
Татьяна. Вы – трус.
Лев. Как вам сказать…
Татьяна. Трус! Трус!
Лев. Много раз…
Татьяна. Трус!
Лев. …доказывал обратное.
Татьяна. Ну, не трус… Малодушный человек. Что меняется?.. Вот и сидите здесь! (Встает.) И скулите! Еще хоть целых полстолетия. Мальва! Пошли!.. (Уходит.)
Затемнение.
Двор живет, как огромная раковина, в которой хранятся шумы времени: шёпоты, стоны, возгласы удивления исчезнувших людей. Они иногда выходят на первый план, овладевают пространством и подавляют реальные звуки.
Лев сидит на том же месте, ничто не изменилось, лишь стало темнее.
Из парадной выходит Татьяна, садится рядом. В руках у нее полиэтиленовая сумка.
Татьяна. Он ждет вас.
Лев (вздрогнув). Ждет? Нет-нет!.. Лучше не надо!..
Татьяна. Все еще трусите?
Лев. Я вас не просил.
Татьяна. Что хочу, то и делаю. Я у себя дома.
Лев. Вот и занимались бы своими делами.
Татьяна. Ну, и не лезли бы с откровениями.
Пауза.
Лев. Простите… Кто у него?
Татьяна. Семья.
Лев. Я понимаю.
Татьяна. Сын, дочь, внуки.
Лев. А Люся? Или как ее…
Татьяна. Людмила Маркеловна. Она умерла.
Лев. Давно?
Татьяна. Пять лет назад.
Лев. Все ж пожила.
Татьяна. Есть хотите?
Лев. Надо подумать.
Татьяна. Чего тут думать. Ешьте. (Кладет ему на колени сверток.)
Лев. Спасибо. (Ест бутерброд.) Что он сказал?
Татьяна. Пусть придет.
Лев. И все?
Татьяна. И все.
Лев. Идти?
Татьяна. Вы знаете.
Лев (кивает). Доем. (Жует.) С нее все и началось.
Татьяна. С кого?
Лев. С Люси. Сидим при коптилке. Двое детей, двое взрослых. В пальто. Все равно холодно. Два стекла выбито воздушной волной, вместо них фанера. Хлеба нет. Болтанка из обойного клея. В августе родители должны были делать ремонт. Купили обоев. Пачки сухого клея. Ну вот… Появляется Потапыч, с ним миловидная блондинка. В кудрях, с яркой помадой. В белых бурках. Были такие. В основном, в системе снабжения. Потапыч говорит: знакомьтесь, невеста. Женимся. Отец говорит: очень приятно. А мы умираем. Она говорит: Да что вы, мы женимся. – Очень приятно. А мы умираем. – А мы женимся. Приходите на свадьбу. – Очень приятно. А вы на похороны. – Очень приятно. – И вам того же.
Татьяна сидит, нахохлившись, отвернувшись от него.
Татьяна (вполголоса). Врете, я думаю.
Лев. Да нет. Это я помню дословно.
Пауза.
Татьяна. Ну, и что?
Лев. Ничего. Вселился. Попросил вторую комнату. Все равно, говорит, вам и одной-то не натопить. Отец отказал. Говорит: вот и хорошо, что холодная, хоть положить будет где, когда кто-то помрет. Потапыч говорит: а не много ли тебе будет – и две комнаты, и чердак?..
Татьяна. Господи!.. О чем вы…
Лев. Потом я у них хлеб украл. Вынул из сумки на кухонном столе и съел в коридоре. Граммов двести. Мать просила простить, унижалась. Отдала им брошь, подарок отца.
Татьяна. Какую брошь?
Лев. А!.. Ничего особенного Красный камушек в позолоченной оправе. Просто мы умирали. А когда падаешь в пропасть – цепляешься… Вам приходилось висеть над пропастью?