Смотритель
Шрифт:
Похоже, что и мне придется уходить из органов. Вряд ли мне поверят, что Головачев ничего не говорил. А вот то, что он должен был сказать, никто не знает. И то, что я написал, вряд ли является правдой, просто фантазия старика, которому было скучно жить в одиночестве, вот он и придумал эту историю, чтобы быть немного значительнее среди серых личностей, которые были вокруг всю его жизнь.
После рыбалки
Я сидел у догорающего костра и думал. Естественно, я думал не о том, что сейчас толпа возмущенных читателей набросится на меня с упреками о том, что рядом лежит мертвый человек, а я вот
Да, сижу и думаю. Человек мыслящий должен думать. Думать о том, что мне нужно делать. Первое. Тело старика трогать нельзя. Пусть приедут специалисты и зафиксируют его смерть и то, что я к этому совершенно не причастен. Возраст. Волнения. Или, наоборот, расслабление после того, как сброшен груз многолетней тайны. Мало ли что.
Второе. Кто-то должен охранять тело. Местность вроде бы безлюдная, следов зверей не видно, но стоит только оставить тело без присмотра, как быстро налетят и набегут санитары природы, который по предназначению вписано уничтожение всех биологических остатков от любого живого существа.
Третье. Все-равно его придется везти на базу. Это час ходу на моторке по течению. В лодке есть брезент. Нужно собрать все снасти, проверить наличие бензина и достать из костра остатки моего диктофона.
Со всем я справился быстро. Василий Васильевич еще не окоченел и был легким. Это потом покойники становятся тяжелыми. Душа улетает, и вся тяжесть жизни сваливается на бездыханное тело. Вес души двадцать один грамм. Почти что один триньк. Последний. Или это просто так кажется людям, потому что человек не должен быть тяжелее, чем он есть на самом деле. Это противоречит всем законам физики.
Я завел лодочный мотор и потихоньку пошел вдоль берега, по наитию выбирая наиболее глубокие места на той малой речке, где мы ловили рыбу.
Мне просто повезло, потому что я был из рыбаков-любителей, то есть практически ничему не обученный. Это уже потом я размысливал. Стоило мне дернуть шнур магнето, стоя на корме рядом с мотором, а мотор стоял бы на скорости, и я вылетел бы из лодки в воду, а лодка на скорости понеслась в неизвестность. Догнал бы я ее? Не знаю. Я завел мотор и не вылетел из лодки. В пути к базе я не напоролся на мель и не сорвал шпонки с гребного винта. Доехал нормально.
По телефону доложил начальнику отдела собственной безопасности о смерти капитана в отставке Головачева и получил указание срочно прибыть в управление.
Похороны Василь Василича прошли без всякой помпы. По-тихому, в домашней атмосфере. Пять человек из заказника. Ни родственников, ни знакомых, ни почетного караула, ни оркестров, ни фуражек на крышке, ни красных подушечек с орденами и медалями. С попами тоже не отпевали. Постояли пять минут. Никто не говорил речей, потому что не знали, что о нем и говорить. Заколотили гроб, отвезли на местный погост и закопали в яму, поставив сверху деревянный крест с простой надписью: Головачев В.В.
Через несколько лет крест сгниет, его выбросят на дрова, и никто не вспомнит, кто был такой Василий Васильевич Головачев, перспективный офицер-разведчик с незавидной судьбой. Хотя, как тут сказать? Жив остался в такой передряге, и слава Богу.
В официальном заключении, которое подшили в пустое личное дело В.В., это я так буду обозначать Василь Василича для краткости, видите от него остались только две буквы, а пройдет
Смерть никого не уравнивает. Это все сказки. Кому-то отгрохивают вечные монументы, а чьих-то могил вообще нет. Кому-то устанавливают памятные даты, а кого-то забывают на следующий день после смерти. Если бы смерть всех уравнивала, то у всех смертных было бы все одинаково на кладбищах и в жизни.
Рая и Ада тоже нет. Если бы они были, то на поминках человека, попавшего в Рай, все бы радовались и даже завидовали ему, что он сейчас там в такой прекрасной жизни, а мы тут остались без него в полном дерьме. Тоже самое и с человеком, попавшим в Ад, все бы радовались, что наконец-то он попал туда, куда должен был попасть, а мы тут остались без него в такой прекрасной без него жизни.
Получается, что в том или ином случае, на каждых поминках нужно радоваться, а не горевать. Как это есть в негритянской культуре, которая пришла с черными рабами в Америку. На похоронах нужно веселиться и играть джаз, чтобы покойник не печалился тому, что и он не может вместе со всеми посидеть за веселым столом.
– Давай диктофон, будем слушать, что старик наговорил, – сказал полковник, начальник отдела собственной безопасности.
– Нет диктофона, – ответил я. – В.В. нашел его установленным неподалеку от стоянки и бросил в костер. Вот что я нашел в кострище, – и я положил на стол сверток с обгоревшим диктофоном. Сами знаете, в диктофоне почти ничего нет металлического, один комочек сплавленной пластмассы.
– Так, тогда бери бумагу, ручку и пиши отчет о своих беседах с объектом, – сказал мне полковник.
– А если я наберу текст на компьютере? – неуверенно спросил я.
– Какой компьютер? – возмутился начальник. – У вас что, ум повышибали во всех ваших чекистских школах? Документы особой важности пишут от руки, без всяких черновиков, чтобы нигде не осталось никакого следа и о документе знали только исполнитель и лицо, которому документ этот адресован. На вашем компьютере только кнопку нажми, так сразу сигнал попадает в память. А если клавиатуру как следует доработать, то каждое нажатие в виде радиосигнала унесется куда надо. Это мы раньше на механических машинках печатали сами, так после напечатания документа красящую ленту сжигали комиссионно, чтобы никаких следов не оставалось.
Я сел и задумался. Если я напишу все, что рассказал мне В.В., то окажется, что я и есть посвященный в эту тайну, и жизнь моя покатится по тем же рельсам, что и у него. Как был лейтенант, так лейтенантом и подохну в каком-нибудь отделе оперативного учета. Ну, В.В., хитер мужик, эстафетную палочку передал и давай, парень, беги вперед, пока к тебе не прикрепят еще какого-то молодца для передачи этой эстафеты.
Я взял ручку, бумагу и начал писать неуверенным почерком, как у человека, который когда-то умел писать, а потом сел за клавиатуру компьютера и забыл напрочь навыки письма руками.