Смотритель
Шрифт:
– Успокойся, Авраам, - сказал я, - Председатель не оставил тебя милостью своею. Вот тебе порошок, выпей его и иди к Сарре, а через год у тебя родится сын и назовёшь ты его Исаак.
_ Да как же это возможно, запричитал Авраам, - ведь я старый и Сарра моя старая, откуда у нас появятся дети?
_ Слушай, что я тебе говорю и делай всё так, как велит Председатель, - сказал я, - а сейчас поведай о том, как живёт племянник твой Лот и не нужно ли ему помочь вернуться к своему дяде, чтобы умножить число потомков ваших.
– Плохо моему племяннику Лоту, - с горечью поведал
– После того, как я освободил город от врагов, а Лота от плена, народ там испортился окончательно. Вместо того, чтобы плодиться и умножать богатства свои, люди там занялись грехами. Мужчины там сожительствуют с мужчинами, женщины с женщинами. А тем, кому не хватило пар, нападают на другие пары или прибегают к помощи животных для удовлетворения своих низменных похотей, и этих животных после совокупления с ними они пускают в пищу, распространяя грех скотоложства по всей округе.
– А Лот, твой племянник, не участвует ли в этих оргиях, не грешит совокуплением с мужчинами или с животными?
– спросил я.
– Не знаю, - честно ответил Авраам, - овцой в волчьей стае не прожить, но он праведник, и если делает что, то делает это с чувством глубокого отвращения.
– Понятно, - сказал я, - Лота мы спасём, а город уничтожим. Нам не нужен этот гнойник на земле Ханаанской.
– Постойте, - закричал Авраам, - а вдруг там, кроме моего племянника, есть ещё праведники? Неужели вы уничтожите и праведников?
– Если мы найдём там пятьдесят праведников, то город будет цел, - сказал я.
– А вдруг там будет меньше праведников?
– взмолился Авраам.
– Хорошо, - сказал я, - если мы найдём там двадцать праведников, то город останется целым.
– А если меньше двадцати?
– стал причитать Авраам.
– Если мы найдём там пять праведников, то оставим город в целым, - сказал я.
– А скажи мне ты, который зарезал не одну сотню людей, которые встали на твоём пути, какое тебе дело до людей, погрязших в грехе и разврате? За грехи людей должно отвечать все племя. За грехи Содома должны отвечать все горожане.
– Передайте Председателю, - сказал Авраам, - что если мы будем так вершить правосудие, то скоро на земле не останется никого. Ни одного человека. Пусть каждый отвечает за грехи свои, а праведники продолжат жить в председателевом благоволении.
– Хорошо, я передам это Председателю, - пообещал я и со спутниками двинулся в сторону города Содома.
Княгиня (продолжение)
Мы поели ухи и улеглись на охапки свежего сена, служившие нам лежанками.
– А что же дальше, Василь Василич?
– спросил я.
– Как что, - деловито ответил старик, - вот покемарим маленько после ушицы, да пойдём готовиться к вечерней зорьке.
– Да я не про это, - быстро сказал я, - я про библиотеку.
– Про библиотеку, - пробормотал как-то задумчиво мой спутник, - про библиотеку, - явно раздумывая, говорить ему или не говорить и доверять ли мне то, что является сокровенным у пожилого человека.
– Ладно, слушай про библиотеку.
Я, когда увидел её, то прямо-таки остолбенел. Другого слова подобрать не могу. Стою и ничего сказать не могу. А она вся такая воздушная, лёгкая. Думаю, сейчас ветерок дунет и унесёт её навсегда от меня, держать её надо и никуда не отпускать.
И я это самое прямо так и сказал ей. Сказал и покраснел, а она засмеялась:
– Какой вы прямо фантазёр, меня никакой ветер не унесёт и из этой библиотеки я никуда не денусь. А какую книгу вы бы хотели получить? Молодёжь сейчас запоем читает роман Николая Островского "Рождённые бурей", если хотите, то я поставлю в очередь на него и сообщу по телефону, если таковой у вас имеется, о подходе вашей очереди, а пока можете почитать роман того же автора "Как закалялась сталь".
Оба романа я читал как рекомендованные по линии политической учёбы. Книги хорошие, только вот последняя книга получилась послабее, а первая действительно хороша. Помнишь, как Павка Корчагин сказал? "Самое дорогое у человека - это жизнь. Она даётся ему один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жёг позор за подленькое и мелочное прошлое, чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире - борьбе за освобождение человечества. И надо спешить жить. Ведь нелепая болезнь или какая-либо трагическая случайность могут прервать её".
И Василь Василич замолчал, как бы что-то вспоминая и заново переживая прожитое. Но вдруг он встрепенулся и сказал:
– А я попросил у неё сочинения господина Эмиля Золя. И конкретно "Чрево Парижа".
Я знал, что Золя относится к числу иностранных авторов, не жалуемых советской властью, но роман как-то оставался в библиотеках как образец критики капиталистического строя и жалкой судьбы простых людей, не способных сопротивляться центральной власти.
Мой вопрос не то чтобы поставил её в тупик, но привёл в некоторое замешательство.
– Вы что, - шёпотом сказала она, - это же буржуазная литература и такой книги, по-моему, в библиотеке нет, мы недавно сжигали всю буржуазную литературу и мне кажется, что книги Золя сгорели вместе с ними. Разве можно вам, комсомольцу, интересоваться загнивающим западом?
– Мне можно, - весело сказал я, - я начал учить французский язык и мне нужно погружение во французскую действительность.
– Ну, что вы, - засмеялась девушка, - действительность времён господина Золя и сегодняшний день Франции это совершенно разные картины.
– А вы откуда всё это знаете?
– с таким же шутливым настроем спросил я.
– А вот знаю, - засмеялась девушка, - давайте заполним ваш читательский билет. В каком санатории вы отдыхаете?
Я ответил и мой ответ словно ледяной водой окатил девушку. Тут, понимаешь ли, какое дело. Мы все в разведшколе секретились и были как бы людьми непричастными ко всему, а вот на отдых нам выдавали путёвки в санатории НКВД. Это есть бюрократический перекос. Вот и приезжает в санаторий гражданин с гражданским паспортом, а у него путёвка сотрудника, к которому должен быть почёт и уважение.