SMS-роман ; Рассказы
Шрифт:
Роман, привыкший во всем слушать свою суженную, отправив домой дашиного брата, приступил к подготовке.
Без четверти 12 в дом к Монетовым громко постучали. Глава семейства, кряжистый мужик Семен, недовольно крякнул и пошел открывать. На пороге стоял сильно пьяный Дед Мороз. Воспользовавшись некоторым замешательством хозяина дома, он прошел в комнату. Поставив мешок на пол и переведя дух, он начал нести какую-то праздничную околесицу.
Доведенная натянутостью момента до предобморочного состояния и не в силах дальше держать себя в руках, Даша упала на колени перед и без того офонаревшими родителями и заголосила:
— Папа, мама, я люблю этого человека! Позвольте нам пожениться. Или… Или
Растерявшийся отец, пытаясь сохранить хоть какое-то спокойствие, захлопал глазами и изрек:
— Хорошо, хорошо, доченька!
Во время всей сцены Дед Мороз всем своим видом выражал крайнее изумление и даже как-будто протрезвел. Его, слабо сопротивляющегося, поставили на колени. Рядом встала счастливая Даша. Принесли икону, и отец благословил их по всем правилам.
Нарисовать картину словами подчас труднее, чем красками. Поэтому мы имеем право на некоторое снисхождение со стороны наших читателей. А картина была такова. Когда Дед Мороз после родительского благословения снял красную шапку и отклеил бороду, перед Монетовыми предстал директор местного Дома культуры Иван Петрович Горлышкин собственной персоной. Даша тихо упала в обморок. Ее мать охнула так, как охает кочегар, когда бросает в топку уголь, Семен же счастливо улыбался: Горлышкин — не Каплин. Самого же Ивана Петровича обуревали самые разнообразные чувства. Еще утром все было просто и понятно, и тут на тебе — такой поворот судьбы! Нет, он был не против взять в жены такую красавицу — хотя и был он уже на пятом десятке, но амуры все же кружили в непосредственной близости от него.
Встал он сегодня рано. Настроение было отличное! Захотелось поделиться своей радостью с окружающими. Сделать что-нибудь хорошее для человечества, для человечества своей деревни.
— Пойду-ка я вечером поздравлю всех деревенских с праздником. В кладовке костюм Деда Мороза пылится уже который год. Пройдусь, веселее людям будет, не зря же я театральный закончил, — рассуждал вслух Горлышкин, сладко потягиваясь и позевывая. Вечером же перед замысленным им походом, не без основания пологая, что трезвых Дедов Морозов не бывает, он выпил…
Ну, а где же Рома? Жених, надо сказать, сильно боялся отца своей невесты — все в деревне знали крутой нрав Монетова-старшего. Поэтому идя вечером в стан врага, основательно нажрался. Кое-как облачившись Дедом Морозом, он побрел по заснеженным улицам своей деревни. Подойдя к дому, он набрал полные легкие воздуха, без стука ввалился внутрь и крикнул:
— Я — Дед Мороз! Выдайте за меня свою дочь!
Сидевшая за праздничным столом семья хлебороба Гукина, чей дом Рома перепутал с домом Монетовых, долго удивляться не стала — нельзя было медлить ни секунды. Так как ихней дочери было уже 28 лет, и она была ряба и некрасива, икона для благословения появилась перед мутными глазами Романа сразу же, как только его слова дошли до размякшего от зимнего безделья отца рыжей Груши.
В дальнейшем новогодний праздник для как минимум двух семей деревни отошел на второй план, ибо оба отца были крайне заинтересованы в скорейшем решении брачных проблем своих дочерей. Был отловлен местный священник отец Василий. После уговоров в жесткой форме и солидного магарыча он отпер церковь и совершил два таинства.
Наиболее прозорливый читатель не будет удивлен, когда мы ему сообщим, что директор клуба и Груша тайно любили друг друга. Они и поныне живут в счастливом браке. Впрочем, как и Роман с Дашей. Почему?
Очень просто. Николка хотя и маленький, а понял, что все пошло как-то не так, как должно было бы. И так же понял, что хотя и косвенно, но и он виноват в том, что его сестра не будет счастлива. Поэтому он прокрался в церковь и подлил в кагор отца Василия значительную дозу отцовского самогона. Ну а отец Василий, причастившись кагором и будучи в отвратительно нетрезвом состоянии, перепутал пары, которые ему, естественно, в этом активно помогли.
С Новым годом! С Новым счастьем!
В гуще событий
Да, было это! Бы-ло! — кричал Помидоров, когда его в очередной раз выкидывали из пивной.
И обещания себе уже сколько раз давал: об этой истории никому ни слова. Так нет же! Чуть лишку хватит и давай душу изливать. И кому, заметьте! Абсолютно незнакомым и нетрезвым людям! А потом травматолог долго смотрит на рентгеновский снимок и молча качает головой.
Хотя, с другой стороны, многие из нас и чертей видели, и честных миллионеров, и утонувших рыб, и кудрявых китайцев. Однако очевидец невероятных событий не надоедает всем своими рассказами, а делится впечатлениями строго в 19:00 каждый четверг в клубе Магнитостроителей с определенным кругом избранных — теми, кто приобрел билеты (70 рублей с носа, я ходил). А за бесплатно Помидорову отказываются верить. Еще и бьют. Сильно, с душой. Так, не на смерть, можно даже сказать, для профилактики. Ведь, если рассудить здраво, ну кто ты такой, Помидоров?! Политик, что ли, какой известный, чтобы нам тут сказки рассказывать!
Вон он, Помидоров, бежит! Отворачиваемся, делаем вид, что его не видим. Нет, мы его не боимся — так, на всякий случай. Это страусу нужно голову в раскаленный песок засовывать, а мы можем просто сделать «Кру-гом!» и рассматривать витрину.
Вот не повезло! Увидел нас! Подходит. Начал сразу, без предисловий.
— Собрался я как-то из дому выходить, а тут, чуть не сбив меня с ног, заскакивает здоровенный парень в косоворотке и сапогах и как заорет: «Казаки фронт прорвали!» Я смотрю на него и думаю: «Какие казаки? Какой фронт? Где прорвали?» А тут и стрельба началась. Сразу несколько «максимов» «поливают». А парень все талдычит: «Прорвали! Прорвали!» и самогона требует, а у меня что, винокурня, что ли! Вышел я на крыльцо, смотрю, а тихая деревня, которой вчера еще не было, постепенно наполняется гомоном — красные партизаны отбирают у местного населения яйца и кур. Позвякивая колокольчиками, мимо промчалась тачанка. Бабка какая-то орет: «Что ж вы, ироды, делаете?! Вы же трудовую старуху грабите!» А те в ответ: «Молчи, старая, тебе потом Советская власть вдвое больше даст». Комиссар собрал на площади народ и начал молоть какую-то чушь, часто употребляя слово «товарищи». Парень куда-то пропал. Но тут же забежала девка в рваной юбке и с измазанным лицом, плачет и орет: «Погром! Погром!» А какой может быть у нее погром, если она не еврейка? А тут и казаки подоспели…
Смотрим мы на этого странного Помидорова и по его лицу видим — понимает он, что мы ему не верим. Но и не злимся и не останавливаем его. Не потому, что добрые и терпеливые, просто решили, что чем больше он воздуха вместе со словами выдохнет, тем быстрее у него наступит кислородное голодание и, как следствие, для него — безжизненное состояние, а для нас — тишина. А он не унимается:
— И пошла тут кровавая сеча! Окружили партизан казаки и давай их саблями рубить. А тут и фашисты подошли, смотрят издалека, не вмешиваются. Мушкетеры друг за другом гоняются…
В стране, где профессия политика сродни ремеслу писателя-фантаста, а каждый вахтер оборонного завода расскажет, как он голыми руками душил уссурийского тигра, подобные истории, поведанные случайными прохожими, не кажутся прямо-таки из ряда вон.
Однако в Помидорове чувствовался потенциал — казалось, он мог докладывать о своих злоключениях бесконечно. А нам срочно нужно было в библиотеку. Поэтому один из нас вежливо его спросил:
— А ты где работаешь, дядя?
— Как где? Сторожем на киностудии…